Сказания о Хиль-де-Винтере

Като опустилась на диван, с которого вскочила в порыве этой необъяснимой истерики. И подперев лицо руками, грустно уставилась невидящим взглядом в пол.

— Ответь мне на один вопрос. — Тихо, подчеркнуто холодно начал Гард. — Я не буду сейчас спрашивать, почему ты меня причисляешь к какому-то абстрактному множеству, этому стаду, как ты называешь мужчин. Хотя для меня это новость. Ответь только на это. Даже если кто-то из этого стада что-либо сделал для тебя низкого, плохого, то почему ты отказываешь себе в минуте ни к чему не обязывающей ласки? Даже не минуте, ты должна была уже понять, что мне всегда в радость сделать для тебя что-либо приятное.

Тем временем, к Като потихоньку возвращалась способность к логическим поступкам. Она снова взяла все свои стороны под контроль. Ей было стыдно за свои крики, нелепые высказывания, но почему-то она до сих пор испытывала дикое желание досадить коту, разозлить его, за его нахальное предложение.

— Я не обязана и не хочу отвечать тебе на такие вопросы. И знаешь что? Я больше, чем уверена, что тот же герцог никогда не позволил бы себе такого.

— Ах, герцог! Прешься по дворянству, Като? Так зачем же ты проводишь время здесь, со мной, что мешает тебе прямо сейчас к нему отправиться? Разозленный кот вышел из номера, несколькими минутами позже — из гостиницы. Через полчаса его уже не было в городе. Но Като об этом не знала.

* * *

— Стой! Кто идет? — Услышала она оклик часового с парусника.

Като в нерешительности замерла на месте, так и не справившись с привязью лодки на острове Хиль-де-Винтер, на котором она только что высадилась.

— Я — графиня Като Камбрези, — выпрямившись, чтобы ее лучше было видно, ответила она. Руки ее почему-то дрожали.

Часовой оглядел ее в бинокль с дотошностью.

— Замок в осадном положении, графиня, — таков был его вердикт. — Вам лучше покинуть остров.

— Но мне нужно в замок, — и без того ее тихий голос едва не заглушали всплески моря у береговой линии.

— Замок в осаде, просто так вас туда никто не пропустит. — Крикнули с парусника.

— Но меня там ждут, — не унималась Като.

— В такое-то неспокойное время, — начал было часовой.

Като порядком надоели все эти препирательства. Она молча вытащила из сумочки охранную грамоту и подаренный ей кусочек мантии Матея.

Часовой удивленно взглянул на нее.

— О! Так вы под двумя флагами ходите, графиня? — Его реплика сквозила неприкрытым сарказмом. С парусника вдруг послышался хохот матросов и воинов. — И нашим, и вашим?

— Я э… соблюдаю нейтралитет, — как могла сдержанно ответила она, пряча грамоту обратно в сумочку. — Теперь я могу проследовать в замок?

Часовой махнул рукой. Трое хиль-де-винтеровских стражников, удобно расположившиеся на замковой стене, внимательно наблюдавшие за развернувшейся сценой, попросили Като подойти поближе.

Она с полчаса изучала замковую стену, пока, наконец, герцог не дал добро на ее пропуск, и ей спустили длинную веревочную лестницу. Като зажмурилась, боясь посмотреть вниз, и начала карабкаться на стену по мотавшейся на ветру из стороны в сторону лестнице. Стражникам оставалось только тащить лестницу с «графиней» наверх и извиняться, что в условиях осады ей не могут предоставить лучшего приема.

Глава 22. Канапе для Кицунэ

Герцогу доложили о Като, как только она высадилась на острове, но он не вышел встретить нежданную гостью. Он в раздумьях сидел перед камином в одних из покоев, обставленных, так сказать, «для себя». Рабыня на поводке и в ошейнике мягко растирала его плечи и спину какими-то маслами и травами, от которых по коже разливалась приятная покалывающая теплота. С бокалом знаменитого вермута «Хиль-де-Винтер» в одной руке и шпагой, которой он задумчиво ворошил уголья в камине, в другой, герцог дожидался обеда. Сорок дней прошло с тех пор, как убили капеллана, обычай требовал провести поминки. При мыслях о капеллане к горлу подкатил какой-то комок, и так там и оставался, пока в сознании мелькали, словно фотографии, запечатленные мозгом мгновения жизни священника. И еще вид его могилы. С рясой на кресте, которую в ту злосчастную ночь осады он снял с себя, собираясь бежать из замка, чтобы нести весть его настоящему хозяину, что Хиль-де-Винтер пал.

Герцог с размаху всадил шпагу в кладку у камина.

— Иди-ка ты отсюда, — он бросил поводок растерявшейся рабыне и жестом велел ей убраться.

Из головы все никак не шел их последний с капелланом разговор.