Глаза кота как-то странно сверкали, или ей это только показалось — Като не разобрала и добавила на свой бутерброд еще немного икры из ведерка со льдом.
— Уже нет.
— Очень жаль, — протянул кот.
— Что значит — жаль? — Като одним махом проглотила очередной бутерброд и забралась на обитый парчой диван.
— Просто знаю одно прекрасное средство.
— И какое же?
Кот замялся.
— Может быть, все-таки по бокалу твоего любимого вермута? — Голос его был необычно слащав, не хуже самых приторных сортов этого напитка.
— А, ты об этом. Ну что же, очень может быть. Нельзя же вот так сразу пытаться перейти на здоровый образ жизни.
Кот хихикнул. Но каким-то странным, угодливым, совсем не свойственным ему смехом. Когда принесли вермут, он не столько пил, сколько наблюдал за Като, стараясь поддерживать разговор.
— Неплохое средство, — отметила Като, ощутив приятный огонь, растекающийся по жилам.
— Да нет же, средство еще лучше, — загадочно резюмировал Гард.
— Что за шарады, кот, валяй.
Гард придвинулся ближе к дивану, не осилив и половины своей доли вермута.
— Позволь мне сделать тебе приятное, Като, — патетично выдал он.
Като наклонилась к нему с дивана, поставив пустой бокал на паркет. Котяра что-то затеял, ни дать, ни взять.
— О чем это ты? — Не поняла Като.
Гард замялся в нерешительности.
— Ну Като… мы так долго с тобой празднуем… и бродим по лесам, стреляем дичь… В конце концов, мы вместе пережили такое — бой с этим чудовищем, шкуру которого ты вот так запросто сейчас носишь, словно рино — это какой-нибудь пушной горностай или шиншилла. В общем, я даже не знаю, как тебе это сказать.
Като вдруг неожиданно для себя самой громко расхохоталась.
— Гарди, если бы ты не сидел сейчас передо мной в кошачьей шкуре, черт возьми, я бы подумала, что ты меня клеишь и хочешь затащить в постель.
Если бы Гард не был сейчас в кошачьей шкуре, он бы, вероятно, густо покраснел. Да уж, бой с разъяренным рино, как ни странно, дался ему куда легче. Да и раньше, в Н-ске, пока он был не котом, а Даниэлем Гардом — у него не возникало проблем с девушками.
— Я всего лишь хотел сказать, что мне приятно, когда ты порой снисходишь до того, чтобы почесать меня за ушком, все такое.
— Хм, — с сомнением протянула Като, внимательно наблюдая за котом. Все-таки какой-то он сам не свой сегодня.
И тут Гард, наконец, выдохнул и сказал это:
— Поэтому не сочти за дерзость или посягательство на твое достоинство. Но я все больше начинаю понимать, что кошачья шкура — это для меня бремя. Не потому что я не могу взять бокал, другое. Я не могу подсобить тебе залезть в седло…
«Как издалека начал», — подумалось Като.
— Я не могу подать тебе руки, когда ты спускаешься где-нибудь. — Не слыша ее мыслей, продолжал Гард. — И самое главное — я не могу заправить прядь твоих волос, выбившуюся на ветру, не могу обнять тебя, чтобы приободрить, когда что-то идет не так. Я не могу сделать тебя счастливой. В таком виде все, что я могу — доставить тебе немного удовольствия, так, небольшой либертинаж, если ты позволишь, и не побоишься моих клыков.
Като побагровела. То ли это сказались дни беспрерывной алкоголизации, то ли она попросту не ожидала такой смелости от кота, и это ее смутило, даже привело в негодование, в общем, вызвало бурю эмоций. Она вскочила, опрокинув бокал, из которого на дорогой паркет вылилось несколько капель белого вермута, крошечными лужицами поблескивая и отражаясь в глазах кота, в которых читалось лишь недоумение.
— Что ты себе позволяешь? — Като сорвалась. На ее крик прибежала даже горничная, постучавшись в массивную входную дверь, она спросила, все ли в порядке.
Отослав горничную, Като сбавила тон, но это не остудило ее пыл, потекший по руслу войны.
— Я действительно думала, — в горле вдруг застрял какой-то комок. — Действительно думала, что нас связывает взаимовыручка, просто дружеские хорошие отношения. Я думала, мы понимаем друг друга.
— Разве одно другому мешает? — Решился вставить кот, но уже каким-то совершенно другим, сухим и холодным тоном, в котором сквозило легкое разочарование.
— Я действительно думала, что ты не как все это стадо, именующее себя сильным полом, а на самом деле кроме этого… как ты это назвал? Либертинажа — не думающего ни о чем.
— Чем я заслуживаю твой очередной жесткий выхлест? — Отчеканил кот. — Я ничего не могу требовать взамен, заметь, я кот.
— Вот именно. А я не зоофилка! — Като вдруг снова сорвалась. Ее мелко-мелко затрясло, по телу словно пробежала судорога. Только вот ее истерика уже мало зависела от нее самой. Гард словно задел какую-то тонкую струну, ступил на какой-то шаткий мосток, соединявший ее обычное самосознание и странные опасения и страхи, которые она держала в себе, отгородившись от них пропастью самоконтроля.
Гарда покоробило.
— Я не животное. — Строго и четко сказал он, при этом в голосе звенели нотки отчаяния. Он вовсе не ожидал такой неадекватной реакции от Като. А ведь как он думал, он уже достаточно знал ее.