Но иных взглядов был сын его Андрей. Вся его жизнь с раннего детства сложилась совершенно иначе, чем жизнь отца и других князей южной Руси, а потому и с совершенно другими чувствами относился Андрей к событиям, совершавшимся на его глазах в этой южной Руси. Мы уже говорили, что он явился в ней во главе полков своего отца в 1149 году, имея за тридцать лет от роду. До этого же времени он безвыездно прожил в Суздальской стороне, в которой родился, вероятно, в 1111 году. Конечно, с раннего детства, как княжеский сын, Андрей был посвящен во все дела, касающиеся устройства и заселения этого до сих пор лесного и глухого края, и, без сомнения, в его детском сердце оставили самое глубокое впечатление как постоянные рассказы в собственной семье об усобицах, происходивших на юге, так постоянные же рассказы, и притом в самых ярких красках, беспрерывно прибывавших в Суздальский край переселенцев из южной Руси, о тех же усобицах, о злых сечах и пожарах, их сопровождавших, о страшных половецких набегах и о раздирающих душу картинах увода в полон степными хищниками дорогих и близких людей.
Все это, разумеется, должно было воспитать в Андрее сильную ненависть к основной причине всех бедствий, имевших место в южной Руси, – к раздорам среди князей, происходившим из-за отсутствия единой сильной власти над ними. Конечно, прибыв уже зрелым мужем в Киевскую землю, чтобы принять, по приказу отца, участие в шедших там усобицах, Андрей должен был еще сильнее от них отвратиться, тем более что он до сих пор никого не знал из своих южнорусских родичей, которые с детства привыкли жить все вместе, постоянно встречаясь и на ратном поле, и на княжеских съездах; они для Андрея и он для них были совершенно чуждыми людьми. Поэтому, несмотря на свою беззаветную храбрость в боях, Андрей не только не хлопотал о продолжении брани, но, наоборот, являлся усердным сторонником мира, лишь бы скорее получить возможность уйти из этого омута. Находясь на юге с отцом, он еще больше проникся сознанием, что установившимися здесь порядками жить нельзя, и не переставал пребывать мечтою и сердцем в родной и милой Суздальской земле, где можно было предаваться, как доброму хозяину, мирному строительству края и устройству русских людей, бежавших сюда от киевских усобиц и половецких погромов для создания своим трудом новой счастливой жизни под сенью единой и твердой княжеской власти.
На основании этого делается понятным и необычайный на первый взгляд поступок Андрея, совершенный им, когда Юрий, утвердившись в 1155 году, после смерти Вячеслава, в Киеве, посадил его около себя в Вышгороде.
Андрей тайно от отца, не испросив его разрешения, отбыл в свой любимый Суздальский край, несомненно по приглашению как суздальской дружины, так и всей Суздальской земли, желавшей иметь у себя князя умного, сильного и доброго, любившего больше всего хозяйский покой и порядок. При этом, конечно, Андрей, по своему душевному складу, должен был быть особенно дорог именно пришельцам, или новым людям, во множестве приходившим в край с юга и селившимся, главным образом, в новом же городе, во Владимире на Клязьме, куда Андрей и прибыл после тайного своего оставления Вышгорода.
Этот беспримерный побег Андрея из Киевской земли от зла, там творившегося, сопровождался особым Божиим благословением, память о котором сохранилась в благочестивой среде народа до наших дней.
В Вышгороде существовал женский монастырь, и в нем находилась древняя икона Богоматери, написанная, по преданию, евангелистом Лукою и принесенная им Богородице, во время Ее земной жизни, причем Божия Матерь, увидев ее, повторила Свое пророческое изречение: «Отныне ублажат Меня все роды, – и присовокупила: – Благодать Родившегося от Меня и Моя с сей иконою да будут». Икона эта в половине V века, при греческом императоре Феодосии Младшем, была принесена из Иерусалима в Царьград, а в половине XII века привезена оттуда в дар Юрию Долгорукому и поставлена в Вышгородском девичьем монастыре.
В 1155 году с иконой произошло несколько чудесных явлений: она сама собою выходила из киота и в первый раз виделась стоящей среди церкви на воздухе; потом, когда ее поставили в другом месте, она обратилась лицом в алтарь. Тогда поставили ее в алтаре за престолом, но и там она сошла со своего места. Вследствие этого люди в недоумении помышляли, на каком же месте святая икона благоизволит избрать себе пребывание.
Об этих явлениях, конечно, скоро узнал и Андрей. Как и все добрые древние князья, он был благочестив и набожен искренно, а не лицемерно, уже по той только причине, что много раз в опасностях войны был чудесно сохраняем от погибели. Услышав рассказы о чудотворениях Вышгородской иконы, Андрей разгорелся духом и понял, что сама Заступница христианства как бы указывала ему путь из города.