Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова

27 декабря послов опять позвали на съезд и опять все настояния поляков, чтобы они признали боярскую грамоту, присланную из Москвы, разбились об их несокрушимую твердость. «Отпускали нас к великим государям бить челом, – отвечал полякам князь В.В. Голицын, – патриарх, бояре и все люди Московского государства, а не одни бояре: от одних бояр я, князь Василий, и не поехал бы, а теперь они такое великое дело пишут к нам одни, мимо патриарха, освященного собора и не по совету всех людей Московского государства…»

Так же неуклонно твердо отказывали послы полякам и в их требованиях относительно Смоленска на съезде, состоявшемся на следующий день, 28 декабря… «Я, митрополит, – говорил им Филарет Никитич, – без патриарховой грамоты на такое дело дерзнуть не смогу, чтобы приказать смольнянам целовать крест королю». Голицын же добавил на это: «А нам без митрополита такого великого дела делать нельзя». Тогда рассерженные поляки стали кричать на них: «Это не послы, а воры».

Смоляне тоже «закоснели в своем упорстве», по выражению поляков, относительно сдачи им города и постоянно вели тайную пересылку с нашими послами. Доблестный Шеин, несмотря на страшную смертность и лишения в городе, всеми мерами поддерживал бодрость духа его защитников: он каждый день сидел в приказной избе, строго следил за правильным ведением всех городских дел, открыл царские погреба и по дешевым ценам продал все запасы; при надобности же против слабых духом употреблял тюремное заключение и пытки. На требования поляков о сдаче Смоленска королю, подкрепляемые извещением, что Москва уже целовала ему крест, он отвечал: «Хотя Москва королю и крест целовала, и то на Москве сделано от изменников. Изменники бояр осилили. А мне Смоленска королю не сдавывать и ему креста не целовать и биться с королем до тех мест, как воля Божья будет. И кого Бог даст государя, того и будет Смоленск!»

23 января под Смоленск приехал из Москвы Иван Никитич Салтыков и привез новые грамоты от бояр послам и жителям Смоленска, подтверждавшие прежде высланные, «чтобы во всем положиться на волю короля». В ответ на это мужественные смоляне приказали передать Салтыкову, что если к ним еще раз пришлют с такими воровскими грамотами, то посланный будет застрелен.

Между тем, хорошо зная бедственное положение защитников Смоленска и опасаясь возможности взятия его поляками, к которым уже давно подошло на усиление 30 тысяч запорожских казаков, князь Василий Васильевич Голицын объявил панам, что послы согласны впустить в Смоленск 50 или 60 поляков, но с тем, чтобы король не требовал от жителей присяги на свое имя и немедленно же снял осаду. «Этим вы только бесчестите короля: стоит он под Смоленском полтора года, а тут как на смех впустить 50 человек», – отвечали рассерженные предложением Голицына паны. Тогда послы набавили еще 50 человек и объявили, что больше 100 человек впустить в Смоленск они ни под каким видом не согласятся.

30 января состоялся опять съезд послов с панами, на котором присутствовал и Иван Салтыков, сообщивший им новую грамоту, привезенную из Москвы. Послы отвечали по-прежнему, что без подписи патриарха грамота не имеет для них значения, и опять предложили впустить 100 поляков в Смоленск с тем, чтобы немедленно была снята осада и чтобы от граждан не требовалась присяга королю, как это прежде обещал сам Сигизмунд. «Это клевета, клевета», – отвечали паны и стали уверять, что Сигизмунд никогда не давал таких обещаний.

«Если вы увидали в нас такую неправду, – сказал им на это Филарет, – то королю бы пожаловать, отпустить нас в Москву, а на наше место выбрать других; мы никогда и ни в чем не лгали, что говорим и что от вас слышим, все помним. Посольское дело – что скажется, того не переговаривать, и бывает слово посольское крепко; а если от своего слова отпираться, то чему вперед верить?»

«Вы, послы, – закричал в ответ Филарету Иван Салтыков, – должны верить панам их милости, они не солгут; огорчать вам панов радных и приводить на гнев великого государя короля непригоже; вы должны беспрекословно исполнять волю королевскую по боярскому указу, а на патриарха смотреть нечего: он ведает не государственные, а свои поповские дела; его величеству, стояв под таким лукошком два года и не взяв его, прочь отойти стыдно; вы, послы, сами должны бы вступиться за честь королевскую и велеть смольнянам целовать крест королю».

Послы попросили панов приказать замолчать Салтыкову, а затем Филарет на поставленный вопрос – будет ли исполнена боярская грамота, отвечал: «Сами вы знаете, что нам духовному чину отец и начальник святейший Патриарх и кого он свяжет словом, того не только Царь, сам Бог не разрешит: и мне без патриаршей грамоты о крестном целовании на королевское имя никакими мерами не делать…» Выведенные из себя такой твердостью Филарета, паны закричали послам: «Ну так ехать вам к королевичу в Вильну тотчас же».

Через два дня послов опять позвали к панам. Они были по-прежнему непоколебимыми, и поляки вновь пригрозили им немедленным отправлением в Вильну.