«Причиной стал призрак, который ты видел в горах. Когда появляется этот призрак, в Сапонсе знают, что в Музей необходимо отправить самую красивую девушку и самого красивого юношу города. Происхождение этого обычая мне неизвестно. Так делается; так делали всегда; так будут делать до тех пор, пока Солнце не померкнет, как уголек, тлеющий под дождем – а тогда Земля погрузится во тьму, и ветры занесут Сапонс вечными снегами».
«Но что тебе известно о том, что нас ждет? Кто нас встретит, какова наша судьба?»
«Такие подробности мне неведомы».
Гайял размышлял вслух: «Маловероятно, что нас ожидает приятный сюрприз… Но во всей этой истории есть множество вопиющих несоответствий. Несомненно, ты – самая очаровательная обитательница Сапонса, и не только Сапонса, но, пожалуй, всей планеты. Но я? Я – случайный странник-чужеземец и вряд ли красавец из красавцев».
Девушка слабо улыбнулась: «Ты выглядишь неплохо».
Гайял серьезно возразил: «Меня, судя по всему, принесли в жертву главным образом потому, что я – пришлый незнакомец, и горожане Сапонса ничего не потеряют, если я исчезну с лица Земли».
«Конечно, это соображение приняли во внимание», – согласилась Ширль.
Гайял вглядывался в горизонт: «В таком случае давай обойдем стороной Музей Человека, избежим таким образом неизвестной судьбы, поднимемся в горы и как-нибудь доберемся до Асколаиса. Моей жажде просвещения придется уступить перед лицом очевидной неизбежности уничтожения».
Девушка покачала головой: «Чего мы, по-твоему, добьемся благодаря такой уловке? Глаза сотни бойцов следят за нами – и будут следить, пока мы не пройдем в Музей. Если мы попробуем не выполнить свой долг, нас привяжут к столбам и заживо сдерут с нас кожу, вершок за вершком, а затем засунут в мешки и вывалят нам на головы сотни скорпионов. Таково традиционное наказание – на всем протяжении истории сапонидов к нему уже прибегали двенадцать раз».
Гайял расправил плечи и раздраженно произнес: «Ну что ж! Я много лет хотел взглянуть на Музей Человека. По этой причине я уехал из Сфира, так что теперь я наконец найду Куратора, и моя одержимость заполнением умственной пустоты найдет удовлетворение».
«Значит, тебе сопутствует невероятная удача, – заключила Ширль. – Потому что твоя заветная мечта сбывается».
На это Гайял не смог ничего ответить, и некоторое время они шагали молча. Наконец он повернулся к девушке: «Ширль!»
«Да, Гайял Сфирский?»
«Нас разлучат перед тем, как нас убьют?»
«Не знаю».
«Ширль!»
«Да?»
«Если бы мы встретились под счастливой звездой…» Он прервался.
Девушка продолжала молча идти.
Он бросил на нее недовольный взгляд: «Ты ничего не сказала».
«Ты ни о чем не спросил!» – удивленно откликнулась она.
Гайял отвернулся, глядя на Музей Человека.
Вскоре девушка прикоснулась к его руке: «Гайял, я ужасно боюсь».
Гайял пристально смотрел на землю под ногами – у него в уме словно распустился огненный цветок: «Видишь след на лишайнике?»
«Вижу. И что же?»
«Это тропа».
Ширль не понимала: «Да, здесь прошли тысячи людей, принесенных в жертву. Значит, это тропа».
Гайял с трудом сдерживал бурную радость: «Значит, мы в безопасности – если я не позволю заманить себя в сторону. Но ты… А! Мне придется тебя охранять. Не отходи от меня, ты должна оставаться в круге действия магического благословения. Может быть, в таком случае мы выживем».
«Не предавайся заблуждениям, Гайял Сфирский!» – печально сказала девушка.
Но по мере того, как они шли дальше, тропа становилась все более заметной, и настроение Гайяла соответственно улучшалось. Тем временем, все ближе были развалины, отмечавшие местонахождение Музея Человека – и наконец они остановились прямо перед ними.
Почти ничто не свидетельствовало о том, что здесь когда-либо существовало хранилище всех познаний человечества. Обширный плоский участок был выложен белокаменными плитами, треснувшими и частично искрошившимися, как мел; в трещинах проросли сорняки, раздвигавшие остатки плит. Вокруг этого участка торчали несколько монолитов, источенных дождями и ветром, покрытых вмятинами и в той или иной степени обвалившихся. Когда-то они служили опорами величественному своду, но теперь ни от свода, ни от стен ничего не осталось – можно было только гадать, какими они были в древности.
Гайял и Ширль шли по ломаным белым плитам посреди напоминавших пни обломков каменных пилонов, открытых ветрам бесконечного времени и прохладным красным солнечным лучам. Мрамор тысячи раз заносило пылью с гор, и тысячи раз эту пыль смывали дожди: от тех, кто строил Музей, не осталось ни пылинки – их забыли так давно, что даже предания ничего о них не помнили.
«Подумать только! – говорил Гайял. – Какой невероятный объем знаний был когда-то сосредоточен на этом месте – и вся эта мудрость смешалась с прахом… В том случае, конечно, если не удалось спасти и сохранить Куратора».