Балх промолчал. Субукьюль моргнул и покраснел: «У Гильфига нет времени для пустячных забав. Он дал указание в первый раз и решил, что этого достаточно».
«Ты меня не убедил», – отозвался Балх.
«Меня тоже!»
«И меня!»
Гарстанг умоляюще вознес руки к небу: «Мы проделали долгий путь. Мы делились заботами и радостями, мы дрались вместе и страдали вместе – пусть и теперь не будет раскола в наших рядах!»
Балх и другие только пожали плечами: «Мы не пойдем на юг наугад».
«Куда же вы пойдете? На север? Или обратно в Эрзе-Дамат?»
«В Эрзе-Дамат? Куда там! Нам нечего есть, и у нас осталось только четыре вьючных твари».
«Тогда пойдемте на юг, искать святилище».
Балх снова упрямо пожал плечами, что разгневало Субукьюля: «Так тому и быть! Те, кто пойдут на юг – соберитесь вокруг меня! Те, кто предпочитают оставаться с Балхом – соберитесь вокруг него!»
Гарстанг, Кугель и Казмайр присоединились к Субукьюлю, другие остались с Балхом – одиннадцать человек. Противники Субукьюля собрались в кружок и стали о чем-то шептаться. Четверо сторонников пути, первоначально указанного щепкой, тревожно наблюдали за ними.
Наконец одиннадцать пилигримов закончили совещание и повернулись к четверым оппонентам: «Прощайте!»
«Так куда же вы пойдете?» – спросил их Гарстанг.
«Неважно. Ищите свое святилище, если вам так приспичило, а мы займемся своими делами». Без лишних слов одиннадцать паломников направились к деревне синих ящеров, где они перерезали глотки каждому из самцов, спилили зубы самкам, одели на них тростниковые юбочки и провозгласили себя повелителями деревни.
Тем временем Гарстанг, Субукьюль, Казмайр и Кугель брели по берегу на юг. Вечером они разбили лагерь и подкрепились моллюсками и крабами. Наутро они обнаружили, что все четыре остававшиеся у них вьючные твари пропали – у них не осталось даже этих помощников.
«Такова воля Гильфига! – прошептал Субукьюль. – Осталось только найти святилище и умереть».
«Мужайтесь! – пробормотал Гарстанг. – Не будем отчаиваться!»
«А что еще ты предлагаешь? Неужели ты все еще надеешься, что мы когда-нибудь вернемся в долину Фольгуса?»
«Кто знает? Но прежде всего следует совершить молебен у святилища».
С этой мыслью они отправились дальше и шли по пляжу весь день, пока под вечер не устали настолько, что почти без чувств повалились на песок.
Перед ними простиралось море, плоское, как зеркало – настолько ровное, что заходящее Солнце отражалось в нем диском, а не дорожкой. Путникам снова удалось слегка утолить голод моллюсками и крабами, после чего они устроились спать на пляже.
Посреди ночи Кугель проснулся, услышав звуки музыки. Он сел и, глядя в море, увидел, как над водой вырос призрачный город. В небо тянулись изящные тонкие башни, озаренные мерцающими пятнышками белого света, медленно плывущими вверх и вниз, вперед и назад. По бульварам и набережным гуляли беззаботно веселящиеся толпы в бледно светящихся нарядах, раздавались деликатно приглушенные отголоски золотистых труб. Мимо проплыла баржа, окаймленная по бортам шелковыми подушками, под огромным шелковым парусом, голубым, как полевые васильки. Фонари на носу и на корме баржи освещали палубу, заполненную празднующей публикой – одни пели, аккомпанируя себе на лютнях, другие потягивали вино из кубков.
Кугелю так захотелось принять участие в их празднестве, что он, с трудом поднявшись на колени, позвал собравшихся на барже. Музыканты опустили инструменты и обернулись к нему, но к этому времени баржа уже уплывала в даль, влекомая огромным голубым парусом. Вскоре видение города несколько раз мигнуло и пропало: Кугель смотрел в черное ночное небо.
Кугель широко открыл глаза, не видящие ничего, кроме мрака; его дыхание перехватило такой печалью, какой он никогда раньше не ощущал. К своему удивлению он обнаружил, что стоит у самой кромки воды. Рядом стояли Субукьюль, Казмайр и Гарстанг. Все они взглянули друг на друга в темноте, но никто не промолвил ни слова. Все они вернулись на пляж, легли на песок и снова заснули.
На протяжении следующего дня путники мало разговаривали и даже избегали друг друга, как если бы каждый из четверых хотел остаться наедине со своими мыслями. Время от времени то один, то другой неуверенно поглядывал на юг, но, судя по всему, ни у кого не было достаточного желания покинуть место ночлега, и никто не предлагал идти дальше.
Весь день паломники отдыхали в состоянии дремотной прострации. Снова зашло Солнце, снова наступила ночь, но никто из четверых и не подумал спать.