«Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков

Предположение об особой роли генерала основывается и на том, что Иван Александрович Набоков был близким родственником декабриста И. И. Пущина: женатый на любимой старшей сестре декабриста, Екатерине Ивановне, Набоков тепло относился к шурину; между прочим, именно от Набоковых из Пскова Пущин ехал в январе 1825 года в гости к Пушкину в Михайловское.

Возглавляя по должности одну из следственных комиссий по делу южных декабристов, Набоков притом постоянно помогал осужденному Пущину, присылал приветы, и этим сильно отличался от других, куда более запуганных родичей.

Официальный запрос о поэме, вероятно, вызвал немалые волнения в семье Набокова и размышления, – как окончить это дело с минимальным ущербом для всех подозреваемых, в том числе для Пушкина, столь близкого к осужденному Пущину. Ответ Платона Митькова на вопросный пункт генерала Набокова хорошо продуман и написан с немалым достоинством. Вот его текст:

«Во исполнение приказания вашего превосходительства я противу приложенного, имею честь объяснить, что действительно с давнего времени я списывал и собирал стихи А. Пушкина, каковые впоследствии собрал в одну книгу, в коей почти все были из напечатанных в журналах, что делал я по неимению возможностей их покупать и по любви к стихам; между ними были и стихи под заглавием Гаврилияда, каковые имели тут место единственно потому, что были Пушкина, и, не давая им никакой цены как очень дурным по тексту, они находились у меня до того времени, как был прислан адъютант Главного штаба… для обыска бумаг двух учителей, унтер-офицеров, у меня в батальона 11‐го учебного карабинерного полка состоявших; почему я, из оного видя, как начальство обращает внимание, чтобы даже нижние чины не имели рукописей, противных религии и нравственности, и считая Гаврилияду в числе таковых, я в то же время сжег всю книгу, единственно потому, что в оной находились помянутые стихи, истребя и черновые.

От кого же я оные получил или списал, уверяю честным словом, что не помню, ибо, как я выше имел честь объяснить, что собирал стихи с очень давнего времени, и от разных лиц, и по службе моей находясь в разных местах, то от кого которые получил или списал, не могу припомнить, – как равно находятся ли экземпляры сей книги еще у кого – не знаю».

Текст, конечно, любопытный. Интересен и сам тип майора, служащего в провинции и собирающего рукописные стихи Пушкина; впрочем, невозможно представить, чтобы Бенкендорф или Чернышев хоть на секунду поверили, будто П. Ф. Митьков не имел никогда других опасных сочинений Пушкина и действительно не помнил, у кого их заимствовал. Примечателен и мелькнувший в ответе мотив, что, если в поисках рукописей обыскивают даже нижних чинов (которые вроде бы не могут ни прочесть, ни понять), то это само по себе есть «указание» мыслящему офицеру – насколько опасно держать подобные бумаги.

Мы догадываемся, что по прибытии в столицу Платон Митьков был взят под наблюдение: это видно из того, что несколько месяцев спустя, когда майора снова отпустили в Петербург «для распоряжений насчет имения, оставшегося после недавно умершей матери его», – Главный штаб не хотел продлевать его отпуск (П. Ф. Митькову помог командующий 1‐й армией Сакен); меж тем Чернышев распорядился держать его в Петербурге «под бдительным надзором».

Мать Митьковых умерла 21 июня 1829 года. Платон Митьков писал о четырех наследниках: двое по болезни лечатся на водах, третий – в Закавказье, он сам четвертый. Декабрист М. Ф. Митьков даже не упоминается – как бы не существует.

***