«Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков

…Сквозь век, что железные песни поет,

Ей грезится слово пощады…

М. Аввакумова (Новый мир. 1987. № 7)

Не намеком единым

Эти заметки сложились двояко: во-первых, из наблюдений и размышлений автора при работе над книгами и статьями о России XVIII и XIX веков; во-вторых, из разговоров с друзьями и коллегами…

Откровенные российские разговоры — давнее, примечательнейшее явление культуры, общественной мысли (недаром так восхищаются иностранцы, время от времени попадающие в орбиту подобных бесед: «У нас все больше о доходах, ценах, вы же — воспаряете духом!»).

В тех разговорах давно и многократно было обсуждено и «решено» то, что лишь теперь выходит на газетно-журнальные листы. Поэтому-то сегодняшние наши сенсации довольно определенно делятся на две неравные части: одна, небольшая, действительно новые мысли, то, что и прежде многие знали, вполголоса говорили, даже писали, но — не печатали (четверть века назад историкам, сетовавшим на обилие «запретных тем», один весьма ответственный товарищ всенародно предлагал: «Пишите все, но не все печатайте!»).

В печать же проходил (или не проходил) НАМЕК — бледная тень, искаженное эхо тех примечательных разговоров.

Намек — то было целое искусство, от незамысловатого «кукиша в кармане» до целой пародийной, сатирической системы! Намек, который более или менее опытный читатель постоянно ожидал, а порой отыскивал даже там, где его и не было. Иван Грозный, Рамзес II, Тамерлан; подневольный труд в Риме, беззакония в средневековой Франции: «Подумать только, как похоже на современность, неужели вы не боитесь?»

Намек, имевший давнюю, дореволюционную предысторию, — знаменитый эзопов язык; вспоминалось, к слову, восклицание поэта об опасном сочинении из русской жизни:

Переносится действие в Пизу,
И спасен многотомный роман…

Мир намеков, «кукишизма», подтекстов: со временем будет написана их история, собраны разнообразные примеры, забавные и печальные. Так, известный драматург, написавший несколько лет назад пьесу из русской жизни XVIII века, подвергся допросу с пристрастием со стороны разрешающих органов: на что намекает автор, что подразумевает? Когда же было отвечено, что намека нет, просто — исторический сюжет, историческая ситуация, то чиновники были явно разочарованы и не желали пропускать пьесу из‐за отсутствия сверхзадачи (так же как препятствовали бы ей, если бы заметили ее присутствие).

Гласность, вторгаясь с 1985 года в наш мир, отодвигает в прошлое, можно сказать, целую литературу, обширную словесность, историю, филологию, философию, построенную целиком или частично на недомолвках, тем способом, о котором горестно писал Щедрин 100 лет назад: «Моя манера писать есть манера рабья. Она состоит в том, что писатель, берясь за перо, не столько озабочен предметом предстоящей работы, сколько обдумыванием способов проведения ее в среду читателей».

Как было только что замечено, наибольшее число намеков заимствовалось из прошлого, располагалось в исторических романах и исследованиях. Впрочем, толковые авторы давным-давно знали, что прямые аллюзии недорого стоят; что надо стараться основательно и честно углубиться в ту или иную эпоху, как бы не думая о «текущем моменте», — тогда все выйдет само собой: и современность, и связь эпох… Так что, повторим, отнюдь не намеком единым были живы честные историки. И сколь часто, постоянно хотелось — прямо, а не косвенно, откровенно, а не отвлеченно сопоставить века, представить наблюдения в их нерасторжимой связи, которая ведь была, есть и будет — говорим мы о том или нет…

Прямой разговор был практически невозможен.

Однако — необходим.

Спираль

И вот настало время сопоставить времена. Без всяких намеков — во весь голос, «грубо, зримо».

Дело в том, что быстро скачущий XX век и колоссальные перемены в технике, внешнем образе жизни породили иллюзию, что на предков мы мало походим, что сравнение эпох уж очень «хромает», что дело это не научное и т. п.

Сие, полагаем, есть заблуждение великое.

Ежеминутно, ежечасно мы признаем сравнимость времен, употребляя и для сегодняшнего дня, и для вчерашнего, и для древнего одни и те же слова, обозначающие, в сущности, весьма разные явления. Мы говорим государство применительно и к Древнему Египту, и к Киевской Руси, и к современности, хотя нужно ли доказывать, сколь разные это государства? Мы говорим: древнегреческая, русская, советская армии; мы толкуем о семье, экономике, войне, мире, как бы не замечая, сколь меняются эти понятия от столетия к столетию.