Скажи, что будешь помнить

– Не знаю, что со мной происходит. Хочу записаться на курс программирования, хочу попасть на стажировку. Но сейчас я просто не знаю, кто я такая. Как-то незаметно для себя я превратилась в девушку, которая позволяет мужчинам трогать себя только потому, что у них есть влияние. Молчу, когда люди говорят гадости, оскорбительные вещи. И вот теперь должна подарить первый поцелуй парню, от которого меня бросает в дрожь. Я не знаю, кто я, но знаю, что вот такой быть не хочу. Хочу быть собой. Однако, по словам Шона, я не получу того, чего хочу, если не соглашусь на компромисс.

Глаза ее полны слез, и она моргает, как будто вот так запросто можно прогнать обиду и боль. Я понимаю и ее боль, и ее отчаяние. Были ночи, когда и у меня по щекам текли слезы. Когда я лежал в темноте, глядя в потолок, думая о семье. Проклиная себя за то, что слушал тех, кто пользовался мной, и отрывался от тех, кто заботился обо мне по-настоящему.

Я понимаю, каково это, когда пытаешься угодить тому, кто, как ты считаешь, любит тебя. Ради этой любви, ради сохранения ее ты выкручиваешься и выгибаешься, чтобы стать таким, каким тебя желают видеть, и в конце концов ломаешься. В них есть дыра, которую нужно заполнить, и они хотят, чтобы ты стал круглым, как им надо, даже если ты квадратный. Быть тем, кто ответственен за чье-то счастье, ужасно трудно, потому что мы все люди, а люди спотыкаются и падают.

И поскольку мы никогда не оправдываем ожиданий, нам приходится принимать наказание.

Когда я вступил в ту группу, отец остался в городе и разговаривал со мной, проводил со мной время. Мне казалось, что он любит меня, и я расшибался в доску, чтобы сохранить его внимание.

Как объяснить это Элль? Не знаю. Не знаю, как сказать, что, разрываясь на части ради кого-то, она просто убьет себя. Ей больно, и, зная Элль, можно предположить, что боль питает злость, и ей понадобится выплеск, разрядка.

Что-то подсказывает мне, что долгая прогулка по не самому благополучному кварталу с последующим возвращением по дорожке вдоль реки вряд ли придется Элль по душе. Сам я после возвращения домой совершал такие прогулки едва ли не каждый вечер. Скорее всего, не мечтает она и о том, чтобы развести костер из двух веточек с помощью кремня.

Сердце колотится. Я знаю, что мне нужно сделать, и ради Элль готов рискнуть. Вместе с ней я, может быть, сумею совладать с собой, сев за барабаны. Может быть, смогу поверить в себя.

Подбираю банкетку, отношу ее к барабанам и отталкиваю табуретку.

– Иди сюда.

Элль смотрит на меня, прищурившись, пытается понять, о чем я прошу. Мне не нужно, чтобы она думала. Думать в такой момент вредно. Нужно чувствовать. Если почувствует, то сможет собрать все, что заключено в ней, и выдать в мир. Может быть, если я позволю себе почувствовать, то смогу наконец выплеснуть и свою боль.

Ужас, страх и возбуждение – мощный заряд. Впервые за целый год беру в руки палочки. Последний раз я притрагивался к ним, когда уже брел дорогой саморазрушения. Мои решения, мое поведение, мое прошлое – все столкнулось и повлекло взрыв.

Но год назад я не знал Элль. Год назад я не думал ни о ком, кроме себя самого. Если верить Элль и близким, я изменился. Может быть, пора стать мужчиной и выяснить, так ли это на самом деле.

– Иди сюда. Я научу тебя играть на барабанах.

Эллисон

Дрикс вертит в руке палочку, потом указывает ею на меня и поворачивает к себе. Меня вызывают. Мне брошен вызов. Я вздыхаю, потому что не прощу себе, если сожмусь в комочек и попячусь, словно испуганная мышь. Иду через гараж мелкими шажками, словно на ногах у меня цепи. Дрикс сдвигается назад и жестом предлагает мне сесть перед ним.

Скрещиваю руки на груди и опасливо, словно по ним ползают пауки, смотрю на барабаны

– Я только выставлю себя полной идиоткой.

Дрикс качает головой:

– Возможно.

От неожиданности открываю рот, и тут он отпускает свою очаровательную улыбку. Я шлепаю его по руке и сажусь на скамью. Дрикс позади, прижимается грудью к моей спине, и от этого контакта воздух вылетает из легких. Он раздвинул ноги и сжимает меня бедрами с обеих сторон. Его жар просачивается через джинсы и растекается по моей коже. Дрикс кладет свои руки поверх моих и большими пальцами вскрывает мои кулаки. Я уступаю, и он кладет по палочке на каждую ладонь. Кисти у него большие, загрубевшие. От их прикосновения кожа напрягается, словно от щекотки, и все тело звенит как натянутая струна. Дрикс осторожно заставляет меня снова сжать кулаки.

– Многие считают, что главное для ударника – крепко держать палочки, но это неверно. – Его дыхание касается моей шеи, и по ней бегут мурашки. – Держать нужно легко. Секрет не в силе, а в инерции – чем крепче держишь, тем медленнее работаешь. Звук идет от кулаков и запястий.

Он наклоняет голову над моим левым плечом и поднимает нашу объединенную правую руку. Стучим сначала по правому, а потом по левому барабану. Глубокий, тягучий голос струится надо мной, словно гладкий шелк.

– Это том-томы.