Скажи машине «спокойной ночи»

Оказалось, что я понравилась Ретту. Ему нравились цвета, в которые я красила волосы. Ему нравилась «жесть», если можно так выразиться. Он стал приходить ко мне с тщательно продуманными историями о небольшом инциденте, который произошел в школе, а затем в поисках совета. Чем больше я его сторонилась, тем настойчивее он себя вел.

Я предупредила Эллиота, что не очень хорошо лажу с детьми, но я не рассказала ему об остальном: о моем чудовищном рождении, о головных болях моей матери, о несчастных котах и школьных друзьях, уходивших из нашего дома в слезах, потому что я вела себя слишком жестоко в играх, о больнице, где я провела подростковые годы. Обо всех людях, которых я покалечила или уничтожила. Я не рассказала ему о Георге и моем испытательном сроке. О запахе горелой кожи, который навсегда поселился у меня в носу. Я ничего не рассказала ему.

Поэтому, когда Ретт перестал есть, я сразу поняла, что это моя вина. Должно быть, я сделала что-то такое, что заставило мальчика чахнуть. Чтобы защитить всех нас, я сделала шаг в сторону – перешла на самый край сцены. Во время выходных, которые Ретт проводил с Эллиотом, я отправлялась в рабочие поездки или загружала день различными делами и обедами. Затем Ретта начали переводить из больницы в больницу, и совместные выходные прекратились. Разумеется, я должна была посещать центр в семейные дни, но я держалась за спиной Эллиота, чтобы мальчик меня не видел.

Мне было знакомо это место – частная больница, где отчаяние спрятано за роскошью. Перед каждым визитом я перебирала коробки, приготовленные Эллиотом, вынимая оттуда предметы, которые, как я знала, медсестра отберет: шнурки, шариковую ручку, жидкость для полоскания рта. Эллиот, в конце концов, это заметил.

– Откуда ты знаешь, что там не разрешена жидкость для полоскания рта?

Я пожала плечами и сказала:

– Здравый смысл. – А мое сердце колотилось, как бешеное.

После этого я больше не трогала передачи.

Тогда, на одной из моих встреч с Георгом, я указала на Apricity и сказала:

– Жалко, что она не может показать тебе число. Очень жаль, что нет такой машины, которая могла бы это сделать.

– Какое еще число? – спросил Георг.

– Ну, как для радиации в воздухе или для токсинов в воде. И если число выше нормы, ты понимаешь, что это уже не безопасно. Пить. Дышать.

Георг сухо кашлянул.

– И эта воображаемая машина выдала бы тебе число?

– Я просто имею в виду, что это было бы объективно.

Он посмотрел на меня из-под крупного лба.

– Ты думаешь, что ты токсин?

Я не плакала с детства. Должно быть, тогда я заплакала, хотя я этого и не помню. Когда Георг задал мне этот вопрос, я почувствовала, как к глазам подступают слезы. Наверное, такое чувство испытывает человек, который держится за дверную ручку, но не осмеливается повернуть ее и войти.

В тот момент на Apricity появились мои результаты: я увидела это по лицу Георга, его лоб разгладился. Он начал поворачивать свой экран, чтобы показать их мне, хоть это было запрещено. Не то чтобы меня волновали правила. Я остановила его не поэтому. Я просто не хотела их видеть, что бы та машина ему обо мне ни сказала. Я не заслуживаю счастья. Не хочу знать, где его искать. Когда я схватила его за руку, Георг вздрогнул. Когда же он отстранился, я увидела, что мои ногти оставили крошечные следы на его коже.

Он развернул экран и посмотрел на меня.

– Это хорошее число.

– Но она же не выдает числа, – сказала я.

– Оно хорошее, – повторил он, кивая себе. – Валерия. Ты не токсин. А ты… что? Ты не опасна для общества.

Проводив Ретта на автобус, который отвезет его обратно к матери, мы с Эллиотом идем на дегустацию меда. В Бэйвью есть магазин, куда мед привозят прямо из пасеки. Стены магазина уставлены прозрачными стеклянными кувшинами, формой похожими на ульи, с трубками на дне, из которых льется мед. Пока продавец помогает Эллиоту найти самый сладкий мед, я подхожу к окнам в задней части магазина, откуда клиентам открывается вид на пчел. Настоящие ульи – это просто кучи досок, они смахивают на старые комоды. За ними ухаживает пчеловод с прикрывающей лицо сеткой. Медоносная пчела – это единственный вид пчелы, которая умирает, когда кусает человека. Ее внутренности распарывает колючим жалом, и она улетает выпотрошенной.

В мои губы упирается ложка.

– Попробуй этот, – говорит Эллиот.

Это так мило, что по моему телу пробегает дрожь.

– Он самый сладкий? – спрашиваю я.

– Нет. – Эллиот касается кончика моего носа. – Это ты.

Когда я в ответ высовываю язык, он кладет на него еще меда.

Эллиот не знает, кто я. И это незнание – его бесконечное спасение и бесконечное мучение.

Эллиот легкомыслен. Эллиот очарователен. Эллиот безвреден.

Должно быть какое-то фольклорное существо, такое как Эллиот, которое после колотого ранения не кровоточит. Нож входит и выходит серебристым и чистым.

Я встретила Эллиота на одной из вечеринок Ниты. Я познакомилась с Нитой, когда работала в маркетинговой фирме, которая продвигала ее галерею. Ните понравилась блузка, которая была на мне, поэтому она пригласила меня на вечеринку. Такой уж была Нита.