Скажи мне, кто твой друг, и другие рассказы

Моя мама часто рассказывает о своем детстве, о том, как они бегали с мальчишками во дворе, играли в румбу и казаков-разбойников, но я все равно не могу представить ее девочкой. По-моему она все это выдумывает. Если бы мама была девочкой, она не говорила бы мне: не бегай! Не ходи! Не заплывай! А папа не сидел бы с газетой по вечерам, а разыскивал клад или алмазы в горах. Да и вообще, это же ясно как белый день, что мама родилась мамой, а папа — папой! Однажды мама рассказала мне про таинственного старика, «похитителя детей».

… Он появился у них во дворе как-то неожиданно: вышел из подворотни — в плаще, в шляпе и — в бабочке. «Мы все решили, что он — бывший артист, — говорила мама. — У него были усы — рыжие такие, пушистые, похожие на кисточки для бритья… Нам казалось, что они приклеенные, и все время хотелось их потрогать, но мы боялись. Мы вообще его боялись, как будто это был пришелец из другого времени или того хуже — переодетый похититель детей».

Я живо представил этого старика, как он поправляет приклеенные усы, смотрит направо, налево и выбирает себе жертву.

«Обычно он приходил днем. Становился где-нибудь в сторонке, смотрел, как мы играем, и улыбался, — рассказывала мама. — Потом вынимал из кармана конфетки — липкие такие леденцы в фантиках, и подзывал: — Нате, поешьте! — Но мы с визгом убегали. Кто-то пустил слух, что конфеты отравленные, а старик ищет себе жертву, чтобы уволочь в комнату и там с ней расправиться. Что конкретно он сделает, никто не знал, но все подозревали что-то нехорошее».

Я спросил у мамы, почему они решили, что старик похититель детей? «А вот почему. Однажды мы увидели его с мальчиком лет семи. Старик крепко держал его за руку, а мальчик был такой бледный, худенький… Мы подумали, что это его внук, ждали, когда он выйдет во двор, но так и не дождались. И больше этого мальчика никто не видел. Куда он делся? И почему старик подходил только к нам, детям? А к бабушкам на лавочке — никогда?»

Еще мама сказала, что старик поселился у них в мансарде, но как он туда попадал — непонятно. В подъезд он никогда не входил, а от черного хода ключи были только у дворника. В общем, с этим стариком была связана какая-то страшная тайна…

Однажды мы с Вовкой сидели на речке. Он рассказывал, что на Алтае есть гора, через которую можно попасть прямо в Индию, в Гималаи.

— Где эти — просвещенные йоги?

— Сам ты «просвещенные йоги»! Просветленные! — сказал Вовка наставительно.

— Ну, пускай… Так мой папа читал, что самые главные из них ушли в пещеры. И сидят там уже много-много лет, энергию сберегают…

— Вот дураки! — сказал Вовка. — Чего ее сберегать? Ее тратить надо.

— «Дураки!..» Много ты понимаешь! Они же ее не для себя сберегают, а для будущего! Когда жизнь на Земле кончится, они выйдут из своих пещер — и все по новой начнется! Папа говорит — «золотой фонд человечества»!

Я закрыл глаза и представил себе этих йогов, как они сидят в позе лотоса, неподвижные, как изваяния, но красивые и могучие, как в сказке.

И вдруг… я увидел ЕГО. Это был тот самый старик, из маминого детства: плащ, шляпа и усы — только не рыжие, а белые, седые.

— Вовка, — прошептал я, — это же он, похититель детей! Ну, из маминого детства…

— Не ерунди, — оборвал Вовка. — Когда это было? Тот старик давно уже умер, а этот — еще не старый и вполне безобидный.

Старик, и правда, мало смахивал на похитителя. Даже наоборот, казался каким-то растерянным. Он посмотрел на нас раз, другой, а потом нерешительно подошел:

— Мальчики, вы здешние?

— Ну… И что? — ответил Вовка.

— Вы тут часто бываете?

«Ага! — смекнул я. — Справки наводит!» А Вовка, как ни в чем не бывало: — Да мы тут каждый день. Куда еще ходить-то? Речка да клуб…

— Ну да, ну да, — заторопился старик. — Куда же еще?…

Он поправил шляпу и заспешил в сторону станции.

Вечером я хотел рассказать маме про «ее» старика, но потом решил: чего зря пугать, еще разволнуется, на речку не пустит… «Надо сначала присмотреться…»

На другой день старик снова пришел. Радостный такой, с пакетом. «Небось, конфетки», — подумал я и говорю Вовке:

— Не бери ничего!

— Вот хорошо, что пришли! А я вам пряничков принес! Угощайтесь!

— Да мы сытые… — начал было я, но Вовка опередил:

— Спасибочки, пряники мы любим. Особенно с начинкой! — Он ткнул меня в бок: мол, так надо.

Мы взяли по прянику. — Что же вы не кушаете? Пряники свежие только из магазина…

— У нас руки грязные, — сказал я.

— Нам вообще-то пора. У нас тренировка, — соврал Вовка, и мы побежали. У первой же урны Вовка остановился и велел выбросить пряники — «от греха подальше».

Мы молча зашагали домой.

— А вообще-то мне этого старика жалко, — сказал Вовка. — Какой-то он не от мира сего, пришибленный, что ли…

— Пришибленный! — передразнил я. — Ты что, не понял? Он нас этими пряниками приманивает! Вроде как купить хочет!

— Замануха, думаешь? — спросил Вовка.

— Замануха, — решительно ответил я, потому что слово понравилось.

Дня через два мы снова его встретили. Он сидел на лавочке и смотрел на тот берег, а как увидел нас, встрепенулся и побежал навстречу:

— Наконец-то! А я уж не знал, что и думать!

От волнения он даже снял шляпу и стал ею обмахиваться. Потом начал сбивчиво объяснять, что мы ему нужны для одного важного дела и что для этого надо пойти к нему домой, что это недалеко, в первом домике направо от станции, километра два всего.

— Я не пойду! — шепнул я Вовке.

— Да ладно тебе, нас же двое. Не боись!

Вовка пристроился к старику и поманил меня пальцем. Я поплелся следом…

По дороге старик успел рассказать, что поселился у тети Дуси, смотрительницы на путях, что комната у него маленькая, но уютная…

Я слушал вполуха, а сам перебирал варианты побега: «Если дверь запрет, можно в окно, если руки свяжет, у меня ножичек есть… А если в погреб? Надо было хоть записку оставить…» На всякий случай я громко сказал:

— А Вовка у нас вольной борьбой занимается!

Но старик даже бровью не повел…

Наконец пришли. Дом этот я знал: прихожая, две комнатки и сарайчик, где тетя Дуся козу держит. Раньше она овец держала, а теперь ей тяжело, говорит, на них сена не напасешься.

— Вы проходите, проходите, — говорил старик, — сейчас я чай заварю, конфет дам, сахару…

Мы сели на старый продавленный диван. Со всех сторон на нас смотрели тети Дусины родственники: дети, внуки, сама она с мужем, который с фронта без ноги пришел… Все фотографии были в рамочках, под стеклом, видно, что тетя Дуся дорожила ими.

— Чего он нас позвал? Как думаешь? — спросил я.

— Кто его знает! Городской!..

Тут вернулся старик с кухни. Налил нам чаю, пряников насыпал целую гору, конфет, а сам — достал фотоаппарат и давай на нас направлять. Но Вовка не будь дурак — р-раз! — и закрыл ему объектив.

— Э, дед, мы так не договаривались!

— Да не подумайте чего плохого… — начал старик, но Вовка перебил:

— Знаем-знаем, а потом в журнал? Признавайся, на кого работаешь?

— Что вы, какой журнал? — удивился старик.

Мы переглянулись: может, ошиблись? Не за того приняли?

— Ладно, — сказала Вовка по-взрослому, — колись, зачем позвал?

Старик смешался, достал платок…

— Тут такое дело, — начал он. — Мне надо фотографию, с внуками… а внуков нет, ну, я и подумал… никто же не узнает, а я бы послал… чтобы не думали, что вот, мол, один, жизнь не устроил…

Он так волновался, что весь вспотел и все утирался своим платком.

— А для кого надо-то? — спросил Вовка.

— Для бывшей, для жены… Я тут ее встретил с внучкой: большая уже, школу заканчивает… Ну, и ляпнул, что у меня внуки тоже, мальчики… Она говорит: пришли фото, посмотрю, как ты жизнь свою устроил… со мной, мол, и родить не хотел, все театр, театр… я ведь, мальчики, всю жизнь театру отдал…

— Артист, что ли? — спросил Вовка.

«Как мамин!» — мелькнуло у меня.

— Да нет, гардеробщик я… ну, иногда в массовках, а так все в гардеробе… домой поздно приходил, жена спит, утром она на работу, а я сплю… не совпадали мы с ней по графику, вроде как в разных полушариях жили…

Мы переглянулись.

— Ну ладно, снимай, что ли, — сказал Вовка.

Старик обрадовался, засуетился:

— Вот сюда садитесь, рядышком.

Мы сели.

— Ты, мальчик, руку ему на шею положи, вроде, как обнимаешь…

Я слегка приобнял Вовку, но неловко как-то. Никогда мы так не сидели, чтобы обнявшись. Старик присел на корточки, примерился — так, сяк. Велел нам придвинуться друг к дружке и щелкнул два раза.

— А теперь как бы мне с вами? А?…

— Садитесь, — предложил Вовка, — а я вас сфоткаю.

Старик обрадовался, стал волосы приглаживать, а со мной будто что-то произошло, какой-то сдвиг в сознании. Я вдруг почувствовал, что этот старик — тот самый, о котором я столько слышал, и что он перенесся из того времени в наше, и вот он рядом со мной… У меня даже голова закружилась, как будто я — это не я и как будто все это уже было… Он сел рядом и все не знал, куда руки девать. Видно, хотел обнять меня, но не решался, а я точно в ступоре был, как те самые просветленные йоги…

— Снимаю! Улыбочку! — услышал я как сквозь сон. И вдруг стариковы усы защекотали мне щеку… — Все, снято! — крикнул Вовка. — Теперь ты давай!

Потом я щелкал Вовку со стариком, потом старик настроил фотоаппарат, поставил его на стол, а сам пристроился между нами, на полу… и мне все казалось, что это не со мной происходит, а в каком-то фильме, что ли…

В тот вечер я долго не мог уснуть, все думал: как он там? что делает?… Хорошо, что мы ему подвернулись, а то где бы он внуков взял? Надо зайти к нему, расспросить хорошенько… вдруг вспомнит, как в мамин двор ходил, конфетками угощал, — это ж как раз напротив театра было! Я смотрел в темноту, а видел его комнатку, нас с Вовкой на диване… Выходит, мы теперь братья, а старик нам — дедушка… У меня никогда деда не было. И у Вовки тоже…

На другой день мы пошли его навестить. Мы шли быстро, точно боялись опоздать, точно этот старик стал для нас каким-то особенным, родным что ли…

— Уехал, — сказала тетя Дуся, — часа два, как уехал. Не могу, говорит, долго на одном месте… Уж и не знаю, может, я ему чем не угодила, а так-то он жилец хороший, непьющий…

— Пошли? — сказал Вовка.

— Пошли…

Мы молчали. Мы так долго молчали, что меня даже распирать стало.

— Ты о чем думаешь? — спросил Вовка.

— Да так… — выдохнул я. Потому что говорить не хотелось. В голове у меня путались разные мысли: дедушка, рыжие усы, шляпа — даже фотографий не осталось… Наверно, старик хотел быть артистом, а стал гардеробщиком; наверно, любил детей, вот и ходил по дворам, угощал конфетками, а его боялись… И еще я думал, что старика этого знала мама, а теперь знаю я. Что это какой-то переходящий старик, старик на все времена. А может, это и есть «золотой фонд человечества»?…