Ослик шел по дороге уже три дня. Уже трое суток он не пил, не ел и только смотрел вперед: когда же покажется… Он не знал, что должно показаться, но что-то заставляло его идти вперед.
— Куда ты идешь? — спросила маленькая овечка, гулявшая поблизости.
— Сам не знаю, — отвечал ослик. — Но надо же куда-то идти…
— Наверное, — сказала овечка. — Когда идешь, день проходит быстрее, а когда стоишь на месте, он как будто и не движется. Пожалуй, я тоже пойду с тобой.
И они пошли вдвоем.
— Ты сытая? — спросил ослик.
— Да, я только поела сена и немного свежей травы. А ты голодный?
— Очень. Трое суток ничего во рту не было. Поделись со мной своей сытостью!
— Ладно, — сказала овечка. И она стала думать о сене, какое оно было пахучее, потом о траве, какая она была свежая и сочная…
— Ах, как вкусно, — сказал ослик, — даже слюнки потекли… Спасибо тебе!
Теперь ослику стало легче идти. Он мог даже размышлять в пути.
«Наверное, место, куда мы придем, будет все в зелени, и везде будут расставлены корыта с водой, а воздух будет чистый и прозрачный, как после дождя… и будет там кто-то светлый, как облако, которое пронеслось вчера надо мной…»
Вскоре дорогу им перебежал краснощекий суслик. Он был такой от природы, но немного стеснялся своей красноты.
— Куда идем? — спросил он ослика.
— Вперед. А ты?
— Никуда, просто люблю перебегать с одной стороны на другую.
— Это опасно! Лучше ходить по одной стороне…
— А еще лучше — стадом! — добавила овечка.
— А если мы пойдем втроем, это будет «стадом»? — поинтересовался суслик.
— Нет, это будет компанией, которая идет к чему-то.
— А как я узнаю, нужно мне это «чемуто» или нет? Может, лучше остаться там, где был?
Ослик подумал немного, даже остановился.
— Знаешь, для этого надо пройти с нами хоть четверть пути. Хоть немного, чтобы почувствовать путь.
— Ладно, пошли, — согласился суслик. — Если ты голоден, могу поделиться запасами.
— Да ведь у тебя ничего нет!
— А за щеками? — хитро улыбнулся суслик. — Слева — пшеница и гречиха, справа — овес и горох.
Все остановились, и суслик действительно достал из защечного мешка немного зерен. Ослик подкрепился, а овечка не стала — она ведь недавно поела.
Пошли они дальше втроем. Вскоре догнала их собака.
— Куда идете? — спросила она, запыхавшись.
— К «чемуто», — ответил суслик, доедая семена из защечного мешка. Собака обежала компанию, полаяла на всякий случай и остановилась перед осликом, как ведущим.
— Вряд ли ты пойдешь с нами, — сказал ослик задумчиво. — Мы привыкли идти тихо, без лишнего шума, а ты бегаешь и лаешь без толку…
Собака обиделась. Конечно, ослик и овечка намного больше ее, но она быстрая, смелая и может их чему-нибудь научить.
— Зато, — сказала она ослику, — если ты устанешь, я могу бежать впереди и указывать дорогу.
Ослик задумался: «В этом что-то есть…» И сказал:
— Поделись с нами своей бодростью, своей скоростью, а то мы уже давно идем…
— Ладно! — обрадовалась собака. И стала вспоминать, как бежала, запряженная в сани, а хозяин покрикивал: «Эге-гей!» И так легко, так радостно стало у нее на душе, что она передала свою силу и ослику, и овечке, и суслику.
Пошли они веселее и наткнулись на большую кротовину. Возле нее стоял крот, загораживая им дорогу.
— Куда идете?
— Вперед, — сказала овечка. — А ты что тут делаешь?
— Предупреждаю.
— О чем?
— Что дальше начинается густой лес.
Ослик поднял голову и увидел лес — высокий, густой… Солнце куда-то спряталось, а вместо него появилась тень ночи.
— Надо дойти до опушки и там заночевать, — решил ослик. — Утром пойдем дальше. Спасибо тебе, крот, хорошее дело делаешь.
«Пойти, что ли, с ними?» — подумал крот. Он забросал кротовину землей и побежал рядом с сусликом. Собака замыкала шествие, и так они вошли в лес.
Ослик остановился у большого дуплистого дерева. «Под его ветвями каждый найдет себе местечко, да и от ветра прикроет…» — подумал он, а вслух сказал:
— Здесь и заночуем. Кто знает, сколько нам еще идти!
Потом посмотрел на луну и сказал как бы про себя: — Интересно, если спеть ей колыбельную песню, она услышит?…
Однако предложение ослика не встретило особого энтузиазма. Крот вообще не знал, что это такое, суслик опасался во время пения растерять свои запасы, овечка смутилась — у нее совсем не было слуха. Зато собака обрадовалась и заливисто затянула: