Скажи мое имя

Холодная дрожь по спине лишь распаляет мою решимость. Скоро. Скоро. Совсем скоро.

Глава 30

Александр

Машину немного ведет на мокрой дороге. Стараюсь сосредоточиться на серой извилистой полосе, а не гнаться за локомотивом тягучих мыслей. Сбрасываю скорость при очередном знаке "населенный пункт", чтоб не нарваться на штрафы, которые я всегда забываю оплатить, и включаю радио.

Словно насмешка судьбы, на первой станции звучит сплошная раздражающая болтовня. Переключаю волну в надежде на легкий релакс, но судьба или программа вещания выходного дня категорически против. На очередном шедевре отечественного производства уши начинает кровоточить, и я раздраженно вырубаю магнитолу.

Салон вновь наполняется приглушенным звуком трения шин о дорожное покрытие и проносящихся по встречке автомобилей. Нервно стучу пальцами по рулю от невыносимости этих минут. До пункта назначения всего ничего, но творящийся в душе хаос не дает расслабиться и вдохнуть полной грудью. Легкие сжимает в тиски – не продохнуть. Голова скована обручем горячей боли, тянущейся от затылка к вискам.

Смотрю на горизонт – темно-серый, тяжёлый – и вновь погружаюсь в невеселые думы. Черные пятна пляшут перед глазами хороводом размытых силуэтов, тягостное молчание ложится грузом на плечи и гнет к земле. Но хуже всего – запах смерти, заполняющий ноздри до головокружения.

Возвращаюсь в реальность, уловив периферийным зрением яркие пятна вдоль дороги. Сворачиваю на обочину и выхожу под мелкий накрапывающий дождь. Небольшая перебежка через две полосы, и я молчаливо рассматриваю ряд пластиковых цветов перед собой. Женщина напротив не давит на меня, как это бывает обычно, а терпеливо ждет, когда я приму решение. Не знаю, что она читает на моем лице, но даже когда я протягиваю ей две помятых купюры взамен на небольшую корзинку с белыми лилиями, она не произносит ни звука.

Остаток дороги до кладбища проходит незаметно. Я паркуюсь перед воротами и долгий путь до пятнадцатого ряда преодолеваю пешком. Дорогие ботинки тонут в рыхлой земле, обрастая комьями налипшей грязи, но мне откровенно плевать. Самое страшное сегодня – видеть профиль отца на каменной черной плите напротив. Могила выглядит аккуратной и ухоженной, в отличие от многих на моем пути, не зря я плачу деньги специальной службе: плитка, устилающая небольшой участок, вычищена от листьев и песка, старые выцветшие букеты убраны, ограда свежевыкрашена.

Ставлю маленькую корзинку с лилиями на постамент и зажигаю лампаду заготовленными спичками. Сегодня нам с отцом предстоит долгий безмолвный разговор, как и всегда в этот день.

Пять лет назад.

– Сын! – отец хлопает меня по плечу, едва я переступаю порог родного дома. – Сегодня ты припозднился, мы тебя с утра ждали.

– Да, решил отоспаться в кое-то веки.

Наши скупые мужские рукопожатия быстро переходят в крепкие объятия. Я улыбаюсь отцу: открыто и искренне, очень скучал.

– С днём рождения. Пошли, Сань, покажу тебе кой-чего.

Мы проходим в его мастерскую, и я сразу же открываю рот от изумления. На потолке красуется огромная фреска с изображением пышнотелых женщин в развивающихся одеждах, наподобие работ Боттичелли. Изумленно оглядываю стремянку и постамент с шпаклевкой, порошками красок и измазанными кистями.

– Как ты вообще до такого дошел? – спрашиваю отца.

– Калугин, что в пяти домах от нас живёт, заявил, что желает раскрасить своды своего крытого бассейна фреской с "Рождением Венеры", представляешь? И, говорит, любые деньги, Яковлев, отдам, только сделай, чтоб все ахнули. Пижон престарелый. Тренируюсь вот. Это тебе не на стене цветочки малевать для его куклы домашней. Тут техника нужна.

– Ну, поздравляю, отец, это новый уровень! Тебя веке так в пятнадцатом с руками и ногами оторвали бы.