Перси глубоко поклонился, отдав честь дрожащей рукой. Он боялся смотреть на меня, пока я не предложил ему сесть в кресло и стакан холодного чая. Я поблагодарил его за всё, что он сделал, и сказал, как я рад его видеть. Это развязало ему язык, сначала немного, а потом сильно. Он сообщил мне новости о Лилимаре, которые никто другой не потрудился передать. Думаю, потому что смотрел на всё глазами рабочего человека.
Улицы приводились в порядок, мусор и каменные обломки убирали с дороги. Сотни людей, которые пришли в город помочь свергнуть гнилое правление Элдена, разъехались по своим городам и фермам, но им на смену пришли сотни других, готовых исполнить свой долг перед королевой Лией, прежде чем вернуться в свои дома в Приморье и Деске. Мне это напоминало проекты УКВР,[51]
о которых я читал в школе. Они мыли окна, засаживали сады, и кто-то, разбирающийся в водопроводной системе, запустил фонтаны, один за другим. Мёртвые, не находившие покоя, были перезахоронены. Некоторые магазины снова открылись. И ещё больше должны были открыться. Голос Персиваля всё ещё звучал невнятно и искажённо, иногда его трудно было понять, но я избавлю вас от этого.— Стекло в трёх шпилях меняется с каждым днём, принц Чарли! От этого уродливого тёмно-зелёного до синего, каким оно было в прежние времена! Умные люди, которые помнят, как раньше всё работало, снова протягивают трамвайные провода. Пройдёт много времени, прежде чем вагончики снова побегут, а эти чёртовы штуки всегда ломались даже в лучшие времена, но всё равно приятно.
— Я не понимаю,
Персиваль выглядел озадаченным. Он не понимал слово
— Энергия, — сказал я. — Откуда трамваи берут энергию?
— О! — Его лицо, бугристое, но идущее на поправку, просияло. — Энергию, конечно же, дают станции. Это…
И теперь он произнёс слово, которое не понял
— Станции на реке, принц Чарли. На ручьях, если они большие. И на море — о, там есть огромная станция в Приморье.
Думаю, он говорил о какой-то форме гидроэнергии. Если да, то я так и не понял, как она накапливалась. В Эмписе было много такого, что осталось для меня загадкой. По сравнению с тем, как он вообще мог существовать — и
Солнце вставало, солнце садилось. Люди приходили, люди уходили. Некоторые мёртвые, а некоторые живые. Та, кого я больше всего хотел увидеть — та, кто ходила со мной к колодцу — не приходила.
Но однажды она появилась. Гусиная девушка, которая теперь была королевой.
Я сидел на балконе за занавесками, глядя вниз на центральную дворцовую площадь, и вспоминал неприятные вещи, когда белые занавески качнулись наружу, а не внутрь, и она встала между ними. На ней было белое платье, её худую (всё ещё слишком худую) талию опоясывала тонкая золотая цепочка. На её голове не было короны, но на одном пальце я заметил кольцо с бабочкой. Я догадался, что это печатка королевства, одновременно служившая регалией, чтобы не таскать на себе тяжёлую золотую корону.
Я встал и поклонился, но прежде чем успел приложить руку ко лбу, она взяла её, сжала и поместила между своих грудей.
— Неа, неа, не нужно, — сказала Лия с такой идеальной интонацией простого рабочего, что я рассмеялся. Её голос всё ещё был сиплым, но уже не надсадным. Правда, прекрасный голос. Думаю, он звучал не так, как до проклятия, но всё равно приятно. — Лучше обними меня, если позволит твоя раненая рука.
Рука позволяла. Я крепко её обнял. Почувствовал слабый запах духов, что-то вроде жимолости. Мне казалось, я мог бы обнимать её вечно.
— Я думал, ты не придёшь, — сказал я. — Думал, ты отвергаешь меня.
— Я была очень занята, — ответила она, но отвела глаза в сторону.
— Посиди со мной, моя дорогая. Я хочу посмотреть на тебя, и нам нужно поговорить.
Примерно полдюжины сиделок, которые ухаживали за мной, были отпущены для выполнения других обязанностей — в течение недель после падения Летучего Убийцы недостатка в работе не было, — но Дора осталась. Она принесла нам большой кувшин эмписийского чая.
— Я много пью, — сказала Лия. — Сейчас мне уже не больно разговаривать… ну, если только чуть-чуть… но у меня всегда сухо в горле. И мой рот — ты и сам видишь.