Сказка

Я уже устал объяснять, что это была собака, поэтому не стал себя утруждать. Я просто хотел закончить дело и уйти. Всё это золото и драгоценности немного нервировали меня, особенно учитывая пустые витрины спереди. Я почти пожалел, что не взял револьвер, потому что начал чувствовать себя не Джеком из сказки про бобовый стебель, а Джимом Хокинсом из «Острова сокровищ». Хайнрих был невысоким, коренастым и казался не опасным, но что если где-то скрывался его помощник Долговязый Джон Сильвер? И эта мысль не казалась такой уж параноидальной. Я мог убеждать себя, что мистер Боудич годами вёл дела с Хайнрихом, но мистер Боудич сам же и сказал, что никогда не совершал такого крупного обмена.

— Давай посмотрим, что у тебя, — сказал мистер Хайнрих. В приключенческом романе для подростков он предстал бы карикатурой на алчность, потирающей руки и чуть ли не пускающей слюни, но его голос звучал просто и по-деловому, может, даже скучающе. Я не доверял ни этому типу, ни его голосу.

Я поставил рюкзак на стол. Рядом находились весы, и действительно циф-ро-вы-е. Я расстегнул клапан и держал его открытым. Когда Хайнрих заглянул внутрь, в его лице что-то изменилось: губы сжались, а глаза на мгновение расширились.

— Mein Gott.[20] Подумать только, и это ты вёз на велосипеде.

К весам на цепочках был подвешен пластиковый лоток. Хайнрих насыпал несколько пригоршней золотых гранул в лоток, пока весы не показали два фунта. Он пересыпал золото в пластиковый контейнер, затем повторил операцию ещё два раза. Когда он закончил взвешивать последние два фунта и добавил их к остальным, в складках на дне рюкзака всё ещё оставалось немного золота. Мистер Боудич говорил взять с запасом — так я и сделал.

— Кажется, осталась ещё четверть фунта, hein? — сказал Хайнрих, заглядывая внутрь. — Ты продаёшь, а я даю тебе три тысячи долларов — наличными. Боудичу не нужно знать. Назовём это чаевыми.

«Назовём это поиском проблем на мою голову», — подумал я. Я поблагодарил его, но отказался и застегнул клапан.

— У вас есть чек для меня, так?

— Да. — Чек лежал в кармане его стариковского свитера. Он был из отделения «Пи-Эн-Си Бэнк-оф-Чикаго» на Белмонт-Авеню и выписан на имя Говарда Боудича, сумма составляла семьдесят четыре тысячи долларов. Напротив росписи Вильгельма Хайнриха был комментарий «Личные услуги». По-моему, всё выглядело нормально. Я засунул чек в бумажник, а бумажник положил в передний левый карман.

— Он упрямый старик, который отказывается идти в ногу со временем, — сказал Хайнрих. — Раньше, когда мы имели дело с маленькими объёмами, я часто расплачивался наличными. В двух случаях — чеками. Я спросил его: «Разве вы не слышали об электронных платежах?» И знаешь, что он ответил?

Я помотал головой, но догадывался.

— Сказал: «Никогда не слышал об этом и не хочу слышать». А теперь, впервые за всё время, он присылает zwischen gehen — эмиссара — потому что с ним произошёл несчастный случай. Я считал, что он никому в мире не доверил бы такое поручение. Но вот ты здесь. Подросток на велосипеде.

— И вот я здесь, — сказал я, и направился обратно к двери, ведущей в пустой магазин с всегда пустыми витринами, а, может, и не всегда. Я почти ожидал, что дверь окажется заперта, но нет. Вернувшись туда, где снова мог видеть солнечный свет, я почувствовал себя лучше. Запах старой пыли был неприятен. Как в склепе.

— Он вообще знает, что такое компьютер? — спросил Хайнрих, проследовав за мной и закрыв за собой дверь в заднюю комнату. — Держу пари, что нет.

Я не собирался ввязываться в дискуссию о том, что знал или не знал мистер Боудич, и просто сказал, мол, было приятно познакомиться. Я солгал. К счастью, никто не украл мой велосипед — выходя из дома сегодня утром, я был слишком занят другими вещами, чтобы вспомнить о велосипедном замке.

Хайнрих взял меня за локоть. Я обернулся и теперь всё-таки увидел его внутреннего Долговязого Джона Сильвера. Для полной картины не хватало только попугая на плече. По словам Сильвера, его попугай повидал столько же зла, сколько и сам дьявол. Я догадывался, что Вильгельм Хайнрих повидал свою долю зла… и вам стоит помнить, что мне было семнадцать, и я по пояс увяз в вещах, которых не понимал. Другими словами, я был напуган до смерти.

— Сколько у него золота? — спросил Хайнрих низким, утробным голосом. Его периодическое использование немецких слов и фраз показалось мне наигранным, но теперь он звучал, как немец. И отнюдь не как добрый немец. — Скажи мне, сколько у него есть и где он его берёт. Я не останусь в долгу.

— Мне нужно идти, — сказал я и ушёл.