Был ещё один нюанс, который я упустил, переживая, что останусь с мистером Боудичем наедине: что, если этот дурацкий телефон 1970-х годов выйдет из строя?
Я проводил фургон взглядом и вернулся в дом. Мистер Боудич лежал, накрыв рукой глаза. Радар сидела у дивана наготове. Остались только мы втроём.
— Вы в порядке? — спросил я.
Он убрал руку и повернул голову, чтобы посмотреть на меня. Он выглядел несчастным.
— Я в глубокой заднице, Чарли. И не знаю, смогу ли выбраться.
— Сможете, — сказал я, надеясь, что мой голос звучал более убедительно, чем мне казалось. — Хотите чего-нибудь поесть?
— Хочу мои таблетки от боли.
— Я не могу…
Мистер Боудич поднял руку.
— Я знаю, что не можешь, и я не буду унижаться — или кидаться на тебя — выпрашивая их. По крайней мере, надеюсь на это. — Он снова и снова гладил Радар по голове. Она сидела не шелохнувшись, лишь хвост медленно двигался из стороны в сторону, а глаза безотрывно смотрели на хозяина. — Дай мне чек и ручку.
Я дал, что он просил, вместе с книгой в твёрдом переплёте в качестве подложки. Он написал «ТОЛЬКО ДЛЯ ВНЕСЕНИЯ НА ДЕПОЗИТ», затем нацарапал свою подпись.
— Ты внесёшь их завтра за меня?
— Конечно. Первый городской, так?
— Так. Как только они поступят, я смогу выписать чек на покрытие больничных расходов. — Он отдал мне чек, который я вернул в бумажник. Мистер Боудич закрыл глаза, опять открыл и уставился в потолок. Его рука не покидала головы Радар. — Я так устал. И боль никогда не берёт отпуск. Даже не уходит на сраный перерыв.
— Хотите поесть?
— Не хочу, хотя они сказали, что я должен хорошо питаться. Если только немного СИС — сардин и солёных крекеров.
Это звучало отвратительно, но я принёс их вместе со стаканом ледяной воды. Он жадно выпил половину. Прежде, чем взяться за сардины (безголовые и жирные — буэээ), он спросил, собираюсь ли я остаться на ночь.
— На эту ночь и всю неделю, — сказал я.
— Хорошо. Я никогда не возражал против одиночества, но сейчас другой случай. Знаешь, чему меня научило падение с лестницы? Или скорее переучило?
Я помотал головой.
— Страху. Я пожилой человек, и я сломлен. — Он сказал это без жалости к себе, но как мужчина, констатирующий факт. — Думаю, тебе нужно вернуться домой на какое-то время, заверить отца, что всё идёт хорошо? Возможно, стоит остаться на ужин. Потом ты сможешь прийти, покормить Радар, и выдать мне мои проклятые пилюли. Они сказали, что я стану зависимым, и мне не требуется много времени, чтобы убедиться в их правоте.
— Так и сделаю. — Пауза. — Мистер Боудич… Говард… Я бы хотел привести отца, познакомить его с вами. Знаю — вы не особо общительный, даже когда вам некуда деваться, но…
— Я понимаю. Он хочет успокоить себя, что вполне обоснованно. Но не сегодня, Чарли, и не завтра. Возможно, в среду. Может быть, к тому времени мне станет легче.
— Ладно, — сказал я. — И ещё кое-что. — Я написал номер своего мобильного на стикере и прилепил его к столику рядом с диваном — столику, который скоро будет завален мазями, марлевыми подушечками и таблетками (но не «Окси»). — Звонок — для тех случаев, когда я наверху…
— Очень по-викториански.
— Но если меня нет, звоните мне на мобильный. Даже если я в школе. Я объясню ситуацию миссис Силвиус из приёмной.
— Хорошо. Ступай. Успокой отца. Но не задерживайся, иначе я попытаюсь встать и самостоятельно найти таблетки. — Он закрыл глаза.
— Плохая идея, — сказал я.
Не открывая глаз, мистер Боудич произнёс:
— Мир полон ими.
Понедельники для моего отца — это дни наверстывания, часто его нет до полседьмого или до семи, так что я не ожидал застать его дома. Он и не был дома. Отец стоял у калитки мистера Боудича, дожидался меня.
— Сегодня я рано закончил, — сказал он, когда я вышел. — Переживал за тебя.
— Не стоило…
Отец взял меня за плечи и крепко обнял.
— Тогда подай на меня в суд. На полпути сюда я видел, как ты разговаривал с молодой женщиной. Я помахал, но ты не заметил. У тебя был такой вид, будто ты изо всех сил внимал тому, что она говорит.
— И с тех пор ты здесь стоишь?
— Я хотел постучать в дверь, но, пожалуй, я как вампир. Не могу зайти, пока меня не пригласят.
— В среду, — сказал я. — Я поговорил с ним об этом.
— Вполне подходит. Вечером?
— Может, в районе семи. Он принимает обезболивающие в шесть.
Мы направились вниз по холму. Отец всё ещё обнимал меня за плечи. Я не возражал. Я сказал ему, что не хочу надолго оставлять мистера Боудича одного, так что не останусь на ужин. Сказал, что соберу кое-какие вещи — на ум пришла лишь зубная щётка — и найду что-нибудь перекусить в его кладовой (только не сардины).