Сказка

Перси подошел к решетке моей камеры с большей частью торта на блюде. Со всех сторон на него глядели тоскующие глаза. Торт был таким большим, что Перси пришлось перевернуть блюдо боком, чтобы просунуть его между прутьями. Я прижал его к блюду, чтобы он не упал на пол, потом облизал глазурь. Боже, как это было вкусно — я до сих пор чувствую этот вкус.

Я начал есть (пообещав себе, что отдам немного Хейми и, может быть, еще комическому дуэту по соседству), но потом прервался. Перси все еще стоял перед камерой. Когда он увидел, что я смотрю на него, он приложил тыльную сторону своей бедной расплавленной руки к серому лбу.

И преклонил колено.

5

Я спал, и мне снилась Радар.

Она бежала рысью по Королевской дороге к депо, где мы провели ночь перед тем, как отправиться в город. Время от времени она останавливалась и искала меня, поскуливая. Один раз чуть не развернулась, чтобы вернуться назад, но потом побежала дальше. «Хорошая собака, — подумал я. — Спасайся, если сможешь».

Луны пробились сквозь облака. Как по команде, завыли волки. Радар перестала бежать рысью и перешел на бег. Вой становился громче и ближе. Во сне я видел низкие тени, крадущиеся по обе стороны дороги. У теней были красные глаза. «Вот как сон превращается в кошмар», — подумал я и приказал себе проснуться. Я не хотел видеть, как стая волков — или две стаи, по одной с каждой стороны — вырвется из улиц и переулков разрушенного пригорода и нападет на мою собаку.

Сон рассеялся. Я слышал, как стонет Хейми. Фремми и Стакс перешептывались в соседней камере. Прежде чем я смог полностью вернуться к реальности, произошла удивительная вещь. Облако темнее ночи катилось к Радар. Пролетая под мчащимися лунами, облако превратилось в кружево — это были монархи. Они никогда не летали ночью, им надо было спать, но ведь это был сон. Облако добралось до собаки и повисло в нескольких футах над ней, пока она бежала. Некоторые бабочки даже опустились ей на голову, спину и ее новые мощные лапы, их крылья медленно открывались и закрывались. Волки перестали выть, и я окончательно проснулся.

Хейми сидел над выгребной ямой в углу, лохмотья штанов сползли к его ногам. Он держался за живот.

— Нельзя ли заткнуться? — проворчал Глаз со своей стороны коридора. — Некоторые пытаются уснуть.

— Сам заткнись, — прошептал я в ответ и подошел к Хейми. — Насколько все плохо?

— Не-не, ничего, — но его мокрое лицо говорило о другом. Внезапно раздался взрывной пук, за ним шлепок. — О боги, так лучше. Гораздо лучше.

Вонь была ужасной, но я схватил его за руку, чтобы он не упал, пока натягивал то, что осталось от его штанов.

— Что, кто-то умер? — спросил Фремми.

— Думаю, задница Хейми наконец-то разродилась, — ответил Стакс.

— Прекратите, — сказал я. — В болезни нет ничего смешного.

Они немедленно заткнулись. Стакс уже начал прикладывать ладонь ко лбу.

— Не надо, — сказал я ему. — Не делай так больше. Никогда.

Я помог Хейми вернуться на его тюфяк. Его лицо было изможденным и бледным. Мысль о том, что он будет драться с кем-либо на так называемых Честных играх, даже с Домми с его слабыми легкими, казалась нелепой.

Нет, не то слово. Ужасной. Все равно что заставлять попугая сразиться с ротвейлером.

— Еда во мне не держится, я же говорил. Раньше я был сильным, работал по двенадцать часов в день на лесопилке Бруки, иногда по четырнадцать, и никогда не просил лишнего отдыха. А потом… Не знаю, что случилось. Грибы? Нет, скорее всего, нет. Скорее всего, проглотил какого-нибудь жука. И вот теперь еда никак не хочет держаться во мне. Сначала все было лучше, а теперь совсем плохо. Знаешь, на что я надеюсь?

Я покачал головой.

— Надеюсь дожить до Честных игр и выйти на поединок. Тогда я смогу умереть снаружи и не от того, что у меня лопнет живот, пока я пытаюсь посрать в этой гребаной камере.

— Тебе здесь стало плохо?

Я подумал, что так и было — за это время ядовитые грибы либо убили бы его, либо в конце концов ему стало бы лучше. Глубь Малейн уж точно не была здоровым местом. Но Хейми покачал головой.

— Думаю, по дороге из Цитадели. После того, как пришла серость. Иногда я думаю, что стать серым было бы лучше.

— И как давно это было?

Он покачал головой.

— Не знаю. Годы назад. Иногда мне кажется, что я чувствую, как этот жук еще жужжит где-то у меня внутри, — он потер свой дряблый живот. — Копошится там, поедая меня понемногу. Медленно. Ме-е-дленно.

Он стер пот с лица.