Сказка без чудес

— Ну да, или как, бес её побери, эта штука на дверях подъезда, называется? Там ещё, если на кнопочку нажать, с жильцами по всему дому разговаривать можно…

— Домофон! — озарённо сообразил Глеб Сергеевич. — Домофон я на ночь выключаю. Чтобы всякие посторонние личности не беспокоили попусту. Нормальные-то люди, — многозначительно глянул он на Ягоду Митрофановну, — в ночную пору по гостям не ходят!

— Эт точно! — охотно согласилась старушка. И, продолжив осмотр жилища, притопнула босой ногой по паласу, а потом ладонью провела по узорчатому туркменскому ковру на стене, заключив: — Богато живёшь. Ишь, вся фатера в коврах. Одобряю!

Глеб Сергеевич только вздохнул в ответ яростно.

Коврами, по тогдашней, невзыскательной моде, лет сорок назад, стены квартиры увешала его жена. С тех пор они так и висели, как пылесборники — в зале, спальной, и за минувшие четыре десятилетия Дымокуров пару раз сподобился пройтись по прежнему свидетельству достатка советской семьи щёткой пылесоса.

— Так значит, домофон вас подвёл… — отставной чиновник не оставлял попыток вернуть разговор к цели ночного визита.

— Ну да, язви его, — согласилась баба Ягода, внимательно изучавшая безделушки на полках серванта — хрустальные вазочки, фужеры и рюмки, какие-то приблудные, дарёные в незапамятные времена фаянсовые статуэточки в виде балерин, рвущих залихватски меха гармонистов, собачек и белочек. — А Яков говорит: щас, дескать, замок электрический подломлю. У него и струмент подходящий всегда с собой. А потом решили, что негоже в чужом дому двери курочить…

— Так с вами ещё и Яков?!

— А то! Как же в таком деле без Якова? — подтвердила старушка, с удивлением трогавшая плоский плазменный телевизор. — Ишь, тонкий какой. Как блин! И чо, показывает?

— Кто? — удивился Дымокуров, а потом, сообразив, что вопрос бабы Ягоды относится к телевизору, сплюнул с досады: — Тьфу! Да всё, что угодно показывает. Это кабельное телевидение. Здесь сто каналов! Я говорю, Яков, чтоль, с вами?

— С нами, — рассеянно согласилась старушка, обозревавшая в этот момент чуть слышно шипевшую сплит-систему под потолком. — Со мной, Василисой Митрофановной и Потапычем. А это что за штукенция? Ух, ты, холодком-то как веет оттеда!

— С Потапычем?! Медведем, что ли?! — ужаснулся Глеб Сергеевич.

— С ним, окаянным, — кивнула баба Ягода, и как бы, между прочим, напомнила: — Ты этот… патефон-то включи. А то оне в подъезд попасть не могут. Чтобы, значится, в фатеру к тебе подняться!

Замороченный хозяин квартиры прошествовал на негнущихся ногах в прихожую. Год назад, вырвавшись, наконец, из имения, он решил, что навсегда распрощался с его обитателями. И вот — на тебе. Не было гостей, да вдруг нагрянули…

Лампочка на панели домофона с отключенным звуковым сигналом вовсю семафорила красным. Дымокуров нажал на кнопочку — раздалась отчётливо слышная в ночной тишине трель сработавшего электрозамка, а красный огонёк индикатора сменился зелёным.

На первом этаже подъезда послышались неторопливые, приближавшиеся неотвратимо шаги, будто статуя Командора, ступая тяжело и размеренно, поднималась.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении это оказались Василиса Митрофановна и Яков, хотя и таких гостей отставному чиновнику с лихвой хватало.

А вот главный сюрприз ждал впереди. Вернее, позади процессии. Там, вертя тревожно крупной башкой, с трудом шагая по ступенькам, тащился следом за Яковом огромный медведь.

Первым порывом Глеба Сергеевича было захлопнуть немедленно дверь, запереться изнутри на оба замка, а ещё на щеколду и навесную цепочку, и держать осаду, несмотря на умение Якова проникать сквозь любые запоры, до приезда полиции. Однако с бабой Ягодой, коварно десантировавшейся при помощи ступы в его надёжный ещё недавно тыл, что делать? Не взашей же старушку, доводившуюся ему родной тёткой, опять на балкон выталкивать?

А потому так и не решившийся ни на что Дымокуров, досадуя на свою интеллигентскую бесхребетность и мягкотелость, застыл в приоткрытых дверях столбом, и даже растянул в яростной гримасе сведённые судорогой губы, изображая что-то вроде улыбки.

— Уф-ф… — удовлетворённо выдохнула Василиса Митрофановна, ступив на порог. — Добрались, наконец. Давай-ка, Глебушка, с тобой расцелуемся! — Заключив заторможенного племянника в крепкие не по-женски объятия, она троекратно чмокнула его в одеревеневшие щёки. — Ну, со свиданьицем!

Глеб Сергеевич, как не был раздосадован бесцеремонным визитом, не мог не отметить, что тётушка одолела четыре этажа легко, без одышки, лишь раскраснелась слегка. И вообще, в брючном костюме песочного цвета, той же расцветки панаме, в кроссовках, она больше напоминала путешественницу, бесстрашно преодолевающую пустыни и сельвы с целью научных познаний, нежели старушку преклонных годов. И на клюку свою неизменную с серебряным набалдашником вовсе не опиралась, а несла, как самурайский меч, где-то подмышкой. За спиной её был прилажен рюкзачок вполне современного, молодёжного вида.