Пока отставной чиновник, орудуя вилкой и ножом, поглощал исконно русское блюдо, отправляя маленькими, аккуратными кусочками в рот, Потапыч, хрюкнув плотоядно, в минуту смёл угощение обеими лапами прямо в пасть. Затем старательно вычистил языком вазочки с мёдом, сметаной и маслом.
Дымокуров с досадой поморщился:
— Экий ты брат… не воспитанный! Ведёшь себя за столом, как свинья. Некультурно!
Однако медведь не внял замечанию, уставясь жадно на одинокий блин, оставшийся в тарелочке сотрапезника.
Вздохнув, Глеб Сергеевич, поддев ловко вилкой, переложил свой блин на блюдо Потапыча.
Тот, не комплексуя нисколечко, мигом слизнул его языком, не жуя, проглотил.
Косолапый явно не насытился, однако Дымокуров не собирался ему потакать в обжорстве. Кроме вреда для организма, медвежье переедание здесь, в блинной, способно было пробить в финансах отставного чиновника ощутимую брешь.
К счастью, официантка принесла как раз квас. Глебу Сергеевичу — в высоком полиэтиленовом стакане, Потапычу — в объёмистой деревянной, под старину, кружке.
Привыкший бражничать с Яковом медведь ловко вылил квас в пасть, рыгнул сытно.
Отставной чиновник, потягивая мелкими глотками шипучий, холодный до ломоты в зубах напиток, размышлял, косясь по сторонам, куда теперь податься, чем развлечь заскучавшего явно по окончанию кормёжки Потапыча.
«Стрелка» Якова затягивалась, и Дымокуров неуютно чувствовал себя в компании с медведем на открытой взорам прохожих площадке кафе.
Впрочем, горожане, озабоченные своими проблемами, которые плодит в несчётном числе проживание в мегаполисе, спешили мимо, не обращая внимания на странных посетителей блинной.
Как раз на этот час пришлось окончание рабочего дня, и трудовой, служивый люд, разом высыпав из своих фирм, кантор, предприятий и учреждений, густой толпой повалил по тротуарам, спеша по домам и разбегаясь по остановкам общественного транспорта.
Глеб Сергеевич вспомнил, как недавно совсем, всего-то год назад, после восемнадцати ноль-ноль шагал вот так же устало с чувством исполненного долга в толпе. И ему, конечно же, в голову не могло прийти, что наступит день, когда он с настоящим, совершенно диким, прямо из лесной чащи, медведем, в кафе за пластиковым столиком станет поедать блины, поглядывая тревожно на чёрный джип в отдалении. В котором его напарник, или как там, на фене, подельник? — с винтовочным обрезом подмышкой будет «вести базар», «тёрки» с бандитами.
«Невероятная глубина падения на самое социальное дно!» — подумал о себе Дымокуров. Впрочем, падения — для того Глеба Сергеевича, заслуженного пенсионера, каким был он ещё недавно. Обречённого на бесцельное, растительное существование в тихой, покойной, как гроб, квартирёшке. А сейчас, может быть, взлёта?!
От беспокойных мыслей отставного чиновника внезапно отвлёк пронзительный визг шин и вскрик официантки.
Обернувшись, он увидел, что прямо на тротуар, едва не врезавшись в столик, распугав прохожих, вылетел автомобиль канареечного цвета с открытым верхом.
Глеб Сергеевич не разбирался в иномарках. Понял лишь, что кабриолет этот был из невероятно дорогих, редких в их провинциальном городе, сверхскоростных и сверхмощных, стоимостью, наверное, в десятки миллионов рублей.
Из машины, беззаботно посмеиваясь, выпорхнули три парня, явных мажора. Из тех, кого Дымокуров называл про себя «дрищами» — худых, длинных, в обтягивающих, ярких одеждах.
Впрочем, вглядевшись, он понял, что собственно «дрищей» было только двое. Третьим пассажиром спорткара оказалась девушка — тоже длинноногая, вся какая-то вытянутая, тощая, как вставшая на дыбы коза. Разнившаяся со спутниками разве что наличием худосочного бюстика, угадывающегося под немыслимой расцветки кофточкой, да причёской — всклокоченными фиолетово-зелёными волосами, торчащими в растопырку по нынешней моде.
— Жрать хочу! — заявила та из «дрищей», что оказалась девицей, а её спутник махнул повелительно рукой официантке:
— Ну-ка, ты… Тащи сюда всё, что у вас тут пипл хавает. Да шустрее!
Официантка возразила несмело:
— Сначала уберите машину. У нас на машине нельзя…
— Нам можно, — бросил ей пренебрежительно «дрищ». И объявил попутчице: — Марго! Я покупаю эту забегаловку для тебя! — и официантке: — Заверни всё это, — кивнул он на здание, — вместе с поварами, официантами, всем, что там внутри находится, в один огромный блин, и на тарелочке мне принеси! Ха! Ха-ха! Ха! — а потом заорал: — Принеси быстро пожрать, дур-р-ра!
Обеспокоенный шумом, суетой, Потапыч заёрзал беспокойно на пластиковом стуле. Тот затрещал под ним угрожающе.
Официантка юркнула торопливо в помещение кафе — то ли решила выполнить, от греха подальше, заказ, то ли побежала начальству жаловаться, а мажоры всё не успокаивались никак.