Сказка без чудес

Никаких развилок, поворотов на пути не встречалось, а потому, не плутая, через четверть часа неторопливой езды он оказался на присыпанной гравием стоянке у ворот имения, где сохранились ещё врытые в землю с незапамятных времён дубовые столбики коновязи.

Заглушив двигатель, и нарочито громко хлопнув дверцей, полковник — высокий, грузный, основательный, при полном параде — в белой рубашке со сверкающими погонами, в форменной фуражке с сияющей кокардой, чёрных брюках со стрелками, отглаженных старательно дочкой Елизаветой, зашагал к выкрашенной в приветливый голубенько-жёлтый цвет металлической калитке.

Та завизжала пронзительно на плохо смазанных, тронутых ржавчиной петлях, лучше всякого звонка предупредив обитателей дома о внезапном визите.

Однако на крыльцо, сложенное из тёсаного дикого камня, со ступенями, отполированными тысячами прошагавших по ним некогда ног, встречать гостя никто не вышел.

И хотя двери в дом были распахнуты, и тюлевые занавески при входе — от мух, приветливо колыхались на спасительном в такой зной сквознячке, Перегудов не пошёл в помещение.

Вместо этого полковник прошагал по аккуратно отсыпанной речным гравием дорожке на зады просторного, рубленного из вековых брёвен лиственницы, главного здания.

Здесь его искушённому в сельском быте взору предстал широченный, соток на пятьдесят, не меньше, двор. С огородом, уходящим вдаль, под сень обступивших имение сосен, двухэтажным, слегка скособоченным от древности, флигелем — не иначе, как бывшим когда-то «людской». С хозяйственными постройками — конюшней, коровником, свинарником, птичником. С крепкими, под кровельным железом, и наверняка под завязку заполненные припасами, амбарами.

Перегудов, оглядевшись, одобрительно, с уважением, крякнул. Крепко живут! Таким никакие катаклизмы большого мира, финансовые кризисы да дефолты, даже войны и революции не страшны — всё своё, полный, можно сказать, суверенитет, продовольственная безопасность и экономическая независимость. Или, к примеру, природная катастрофа планетарного масштаба, коими нынче так пугают время от времени обывателя, вдруг случись! То астероид гигантский из космоса столкновением с Землёю грозит, то Йелоустонский супервулкан в США того и гляди взорвётся…

И если будет хотя бы малейший шанс у человечества уцелеть — в таких вот местах, вроде уединённого имения, это и станет возможным.

Дрова в лесу, вода в колодце, еда в огороде, на скотном дворе, в амбарах да погребах — а что ещё человеку, по большому счёту, для выживания надо?!

Не то, что в городе, в мегаполисе. Там в двадцатиэтажке, к примеру, просто канализацию отключи — и в три дня жизнь закончится…

Мало кто из окружающих мог бы заподозрить в грозном, хмуром по большей части, милицейском полковнике Перегудове мечтателя и фантазёра. А между тем, так оно и было в некоторой, тщательно скрываемой толике его натуры. О том лишь Елизавета знала, со снисходительной улыбкой прибирая в коттедже оставленные недочитанными отцом фантастические романы, или видя, как увлечённо он прилипает к экрану телевизора, когда там демонстрируются программы вроде «Самые шокирующие гипотезы», «Загадки Вселенной», «Тайны истории», или ещё чего-нибудь в этом роде.

Николай Петрович, приподняв козырёк фуражки, утёр платком пот со лба, и неспешно, прогулочным шагом, направился к сараю, дверь которого была распахнута настежь.

С любопытством заглянул внутрь.

Сухое, устланное некрашеными и почерневшими от времени, но крепкими досками, просторное помещение, пахнущее вековой пылью и забитое антикварным, но необходимым и сегодня в деревенском укладе, инвентарём. От прялок, ручной мельницы с двумя каменными жерновами, до керосиновых ламп, глиняных и чугунных горшков, кос и серпов на полках по стенам.

В глубине сарая, склонившись над фанерным ящиком вроде тех, в которых в прежние времена отправляли почтовые посылки, увлечённо рылся, позвякивал, перебирая, какими-то мелкими железками высокий, худой, лысый, крепкий старик.

Полицейский, неслышно ступая, подошёл, встал за спиной, глянул через плечо. В ящике, как у всякого хорошего хозяина, у которого всякая мелочь рано или поздно сгодиться, были навалены гнутые, приржавевшие слегка, гвозди, болты, шайбы и разнокалиберные гайки.

У Николая Петровича у самого был такой же ящик в сарае, куда он складывал годами всякий подобранный во дворе гвоздик, или вывернутый, но ещё годный для повторного употребления, шуруп.

— Бог в помощь, хозяин! — молвил негромко начальник полиции, опасаясь напугать своим неожиданным появлением старика.

Однако тот, не дрогнув плечом, будто глаза на затылке имел, не стушевался нисколько, ответил спокойно:

— Бог-то бог, но и сам не будь плох! — а потом, обернувшись, растянул безбородое и даже безбровое, испещрённое глубокими морщинами лицо, в приветливой улыбке: — Чем обязан, товарищ полковник?

— А то ты, такой прозорливый, не догадываешься? — усмехнулся, сразу перейдя на «ты», Николай Петрович. Впрочем, вышло у него это как-то необидно, по-свойски.