Сразу за воротами «ликёрки» под колёсами пикапа, груженного упаковками пластиковых бутылок с минеральной водой, едва не оказалась дряхлая старушка примечательной внешности — с большим крючковатым носом, согбённая годами в спине, повязанная белым платочком, в пёстрой цветастой кофте и длинной, колоколом, юбке. При этом отчего-то босая.
Старушенция эта вынырнула будто ниоткуда, внезапно, прямо перед капотом пикапа, так что водитель едва успел ударить по тормозам, слегка задев-таки бабку передним бампером.
Та упала на асфальт, кубарем покатилась по проезжей части, а шофёр — седовласый, грузный, хватаясь за сердце, выскочив из кабины, бросился к ней.
И тут началось!
Чёртова карга, судя по её прыти, серьёзно не пострадавшая, вскочила шустро, и набросилась на водителя с кулаками, вопя истошно:
— Убил, язви тя в душу сибирка! Покалечил! Задавил насмерть!
Проезд у ворот ликёроводочного завода был довольно глухим, прохожих поблизости не наблюдалось, и на крик бабки подоспела лишь её товарка — тоже в преклонных летах, рослая, крепкая, будто баскетболистка в отставке.
В крупной по-мужски руке она сжимала увесистую клюку с серебряным набалдашником, коим и принялась угрожающе размахивать у лица ошалевшего шофёра, буравя его пронзительно взглядом васильковой синевы глаз, и бормоча завораживающе:
— Ты что ж это, голубчик, спишь за рулём? Сестру мою престарелую, хворую, чуток не задавил, окаянный?! Дома спать надо! Вот представь себе: ты дома, в тёплой постельке… подушечка мя-а-гонькая… тебе так уютно, тепло, никто тебя не ругает… совесть твоя чиста… покой… тишина… веки тяжелеют… прямо свинцом наливаются… глаза закрываются… спа-ать… спа-ать…
Что было дальше, пожилой водитель не помнил. Когда очнулся через пару минут — ни старухи с клюкой, ни её пострадавшей сестры, та, что босая, рядом небыло.
Стряхнув с себя сонный морок, шофёр потёр озабоченно грудь. Сердце вроде бы ровно билось. Скорее бы на пенсию, а то так и от инфаркта недолго скопытиться. При нынешнем-то автомобильном потоке, дураках-водителях на дорогах и сумасшедших, возникающих внезапно, будто из-под земли, прямо под колёсами, пешеходах…
Глянув мельком в кузов пикапчика, и убедившись, что немудрёный груз — два десятка полиэтиленовых упаковок с пластиковыми бутылками на месте, испытывая облегчение от того, что всё обошлось, никто вроде бы не пострадал, инцидент исчерпан, вернулся в кабину, хлопнул дверцей, газанув, покатил к Дому Советов, неспешно, на малой скорости, от греха.
Старый водила не был бы так безмятежно спокоен, если бы узнал, что во время его общения со странными бабками сзади к его грузовичку подскочили два мужика — один толстенький, лысоватый, в годах, другой кряжистый, основательный, заросший смоляной бородой по самые брови, — и шустро, в мгновение ока, вытащили из кузова стоявшие там упаковки с бутылками. И заменили, водрузив на их место другие, такие же, внешне не отличимые.
Может быть, водитель и поведал бы об этом происшествии начальству, но выслушать его рассказ в этот суматошный для Законодательного собрания день было решительно некому.
Таким образом, будучи доставленными к «чёрному ходу» в торце здания, а именно, предназначенному для хозяйственных нужд подъезду Дома Советов, бутылки с таинственным содержимым перекочевали без задержки прямо в Колонный зал, на столы депутатов, включая президиум, и всех приглашённых на заседание министров областного правительства.
Пока чиновники из орготдела под сводами просторного, гулкого помещения расставляли именные таблички участников заседания, проверяли электронную систему голосования, раскладывали папочки с набором документов, подлежащих рассмотрению, сами народные избранники толпились в фойе.
Общались между собой, обнимались радушно при встрече, раздавали интервью журналистам, кружившим здесь же, озвучивая повестку дня предстоящего заседания и своё видение решения наиболее насущных для региона проблем.
Впрочем, труженики пера, газетчики и телевизионщики, интересовались точкой зрения только определённой части депутатов, входящих в проправительственную фракцию. Прочие парламентарии, причисленные к оппозиции, прибывая в меньшинстве, стояли здесь же, в стороночке, рдели щеками, как невесты на выданье, тоже горя желанием высказать своё мнение. Однако к ним никто из представителей СМИ не подходил, не совал под нос микрофон, не наводил объектив телекамер, вопросов не задавал, и вообще ни о чём этих отщепенцев не спрашивал.
Наконец, где-то под высоченными потолками Дома Советов прозвучала раскатистая трель звонка, и народные избранники важно и чинно, преисполненные чувства собственной значимости, прошествовали в Колонный зал.
Аккредитованные на это мероприятие журналисты, волоча за собой штативы, треноги, микрофоны и камеры, сталкиваясь в проходе, гурьбой устремились следом.