Сказка без чудес

— От… Отключить микр… крофон депутату С-стукалову! — крикнул из президиума спикер.

— Не выйдет! — орал элдэпээровец, — будет ещё всякая губернаторская подстилка мне рот затыкать!

Барановская, вскочив с места, подлетела к сидевшей поодаль начальнице орготдела заксоба Скрынниковой, закричала ей в ухо, стремясь перекрыть всеобщий ор и гвалт:

— Ты чего расселась, твою мать?! Быстро — журналистов в шею из зала! Очистить балкон от всякой шпаны! — И сама, не дожидаясь, пока расчухается отвечающая за порядок в зале чиновница, бросилась к пульту управления электронной системы голосования: — Выключить микрофоны! Прервать прямую трансляцию!

Оказалось, однако, что её приказ обращён в никуда.

Один оператор валялся без чувств под столом, сжимая в руках порожнюю бутылочку минералки, другого и вовсе небыло.

В это время в президиуме нетвёрдо, пошатываясь, поднялся Горячев.

— Д-друзья! Д-друзья! Давайте б-будем поллитр… поллитр… корректными!

Но его не слушал никто.

Журналистская братия, едва ли не подталкиваемая в спину дежурными по залу — мелкими клерками, с недоумением пожимая плечами, нестройной толпой покидала зал.

Так же шерстили, прогоняя с насиженных мест, всех, устроившихся на балконе.

Барановская обратила свой взор на президиум. Губернатор, откинувшись на спинку кресла, обозревал зал весёлыми, шальными глазами. Казалось, что всё происходящее его забавляет. Главный федеральный инспектор, держась прямо, вытянувшись, как каргалинская верста, сидел смирно, сжимая в руке недопитый стакан, и только вращал удивлённо глазами — словно обладающий стробоскопическим зрением хамелеон, в противоположные стороны разом.

Горячев рыдал, размазывая по щекам слёзы, и обиженно всхлипывая во включенный микрофон:

— Меня на заводе так ув-ва-жали… Я там, м-между прочим, двадцать лет на доске по… по-о-чёта висе-е-ел…

Обстановку несколько разрядила министр культуры Валерия Евгеньева Кобзарёва.

— Мужики! — задорно крикнула она с места. — Ну, вас на фиг, с вашей политикой! Давайте лучше споём!

И затянула своим сильным, хорошо поставленным меццо-сопрано, перекрывая всеобщий шум, прочувственно, так, что сердца присутствующих захолонуло:

— До-олго бу-удет Карелия сни-иться,
Будет сниться с этих пор…
О-о-строконечных елей ресницы,
Над голубыми глазами о-о-зё-ор!

Зал подхватил вразнобой, нестройно.

Губернатор встал во весь рост, и рявкнул без микрофона так, что стало ясно, кто в этом доме хозяин:

— Прекратить базар! Слушать меня! Всем налить!

Барановская, бессильно опустившись в чьё-то пустующее кресло, схватилась за голову.

Внеочередное заседание Законодательного собрания Южно-Уральской области непостижимым образом перерастало в грандиозную пьянку.

27

Вечером того же дня Глеб Сергеевич узнал с удовлетворением из выпуска новостей, что внеочередное заседание регионального парламента признано несостоявшимся по техническим причинам — из-за сильной жары, установившейся по всему Южному Уралу, в Колонном зале Дома Советов перегрелась и вышла из строя электронная система голосования.

Посчитав свою миссию в городе на данном этапе завершённой, гости засобирались домой.

Причём, если Василиса Митрофановна, Яков с Потапычем намеревались отправиться восвояси рано утром, зафрахтовав для этих целей «Газель», то бабе Ягоде надлежало стартовать в своей ступе, дабы не привлекать стороннего внимания к необычному летательному аппарату, уже нынешней ночью.

Накануне днём Дымокуров изрядно побегал, сопровождая тётушек по магазинам женского платья, бутикам с бижутерией и косметикой, и даже в парикмахерский салон, где сёстры застряли особо надолго.

Возвратились в квартиру, когда смеркалось уже, нагруженные набитыми разным шмотьём: полиэтиленовыми пакетами, коробками с обувью и дамскими шляпками.

А баба Ягода, едва переступив порог, не выдержала, и, поддёрнув юбку, хвастливо показала племяннику отмытую добела ступню с ровненькими, подточенными и вызолоченными ногтями:

— Во, видал? Педи… педикулёз? Нет, не педикулёз называется… Педе…

— …раст! — хмуро подсказал Яков.

— Ну, так, кажется… — неуверенно согласилась старушка.

— Охальник! — с укоризной глянула на бородатого племянника Василиса Митрофановна. И напомнила сестре: — Педикюр!

— Да хоть птеродакль! — отмахнулась та. — Главное, красиво! Я и лака для ногтей себе вот, впрок, прикупила, — продемонстрировала она Глебу Сергеевичу горсть разноцветных пузырьков. — И красненький, и золотой, и даже зелёненький… Василисе тоже ногти и на ногах, и на руках намазали… Вась, покажи!

Но та, неожиданно смутившись, зарделась, словно девчонка, пробормотала сконфуженно:

— Да ладно тебе…

А Яков сплюнул в сердцах:

— Тьфу! Бабы есть бабы! Даже если одна из них — баба Яга!

Как ни странно, но почему-то именно от этой сцены сердце отставного чиновника захолонуло, и он заявил решительно:

— Я с вами поеду. Чего мне одному здесь, в четырёх стенах, куковать? Если вы, конечно, не возражаете…