Сказка без чудес

Водитель, отказавшись от радушного предложения отобедать, заторопился обратно, в областной центр, где его, конечно же, ждали неотложные дела и пустопорожняя беготня в беличьем колесе, которую так ловко умеет устраивать для своих обитателей любой мегаполис.

Рассчитавшись за поездку, Глеб Сергеевич на прощанье посмотрел на него с сожалением.

Встречала путников вся оставшаяся в имении «на хозяйстве» дворня: Еремей Горыныч с Марией, Семён с Соломоном, отпущенные после задушевной беседы домоправителя с полицейским полковником, баба Ягода, благополучно приземлившаяся в родных пенатах накануне ночью, и успевшая, судя по всему, поведать домочадцам о приключениях в городе.

Даже Потапыча, шуганувшего квартирного вора, встречали как героя, и Мария, против обыкновения, хлебосольно, поднесла ему здесь же, во дворе, ведёрную лохань овсяной каши на свином сале, присовокупив к ней отварную баранью лопатку с изрядным куском мяса.

Путешественников тоже ждал праздничный обед. Просторный стол ломился от яств.

Глеб Сергеевич, которого усадили как бы во главе застолья, в торце, напротив Василисы Митрофановны, конфузился, как блудный сын, раскаявшийся и вернувшийся после долгих мытарств, и выглядел именинником.

Спустя пару часов, отяжелевший от обильной трапезы, слегка пьяненький, он, искренне счастливый состоявшимся возвращением, вновь обретённой большой и дружной семьёй, отправился в сопровождении Еремея Горыныча восвояси.

Для постоянного проживания ему предложили на выбор две комнаты. Одна — рядом с домоправителем, выходящая окнами на «задний двор», на огород, за которым стеной поднимался бор.

Другая — в мансарде, под крышей, куда вела крутая, красного дерева, резная лесенка, с видом на подъездную площадку к имению.

Глеб Сергеевич, не колеблясь, выбрал мансарду.

Здесь, под скошенным по углам, обшитым тёсаной липовой доской потолком, располагалась односпальная солдатская койка с жёстким пружинным матрацем и платяной шкаф. У круглого, как корабельный иллюминатор, окна, — письменный стол старинной работы, обшитый зелёным, с пятнами от позабытых ныне чернил, сукном.

Во многом из-за такого занятного окна, напоминавшего иллюминатор в каюте океанского лайнера, Дымокуров и остановил свой выбор на этом жилище.

Сидя за письменным столом, можно было обозревать окрестности — площадку перед парадным крыльцом господского дома, далее — частокол исполинских сосен и дорогу, пролегающую меж ними. Ту самую, что и привела отставного чиновника, в конце концов, в этот зелёный рай…

Кроме уже упомянутой мебели, в углу комнатки высился рукомойник — этакий «Мойдодыр» в виде шкафчика на ножках с плоским баком для воды, полочкой для мыла и пасты, зубной щётки сверху, раковиной из нержавейки и пустым ведром для слива внизу, за дверцей.

Хотя в мансарде, по заверениям Еремея Горыныча и зимой было довольно тепло, на выходе из комнаты, у самой двери, была установлена пузатая печурка чугунного литья с оцинкованной трубой, выходившей куда-то под крышу.

Глеб Сергеевич сразу же представил, как будет топить её долгими зимними вечерами, постреливающими от жара сосновыми полешками, сидя на приставленной рядом, судя по всему, для этих самых целей, низенькой табуреточки, прикрытой подушечкой, сшитой из старого стёганого ватника. Смотреть при этом пристально в огненное нутро, помешивать кочергой пышущие жаром угольки, и думать о чём-то серьёзном, основательном, вечном…

Вечером, когда солнце утонуло где-то в дебрях Заповедного бора, а Дымокуров даже задремал на часок поверх суконного одеяла, не разбирая постели, в дверь его комнатки постучала Василиса Митрофановна и предложила погулять перед ужином по окрестностям.

Глеб Сергеевич следуя за тётушкой, спустился по лесенки из своей «каюты», вышел во двор.

Василиса Митрофановна переоделась на походный лад — в брюки цвета хаки, той же окраски ветровку, перетянула лоб зелёной косынкой — банданой. На ногах у неё были кроссовки — новые, купленные давеча в городе.

— Господи, хорошо-то как! — воскликнула тётушка после того, как углубилась с племянником по широкой тропе, подсвеченной полной, сияющей добродушно в эту пору луной, в чащу бора. — Прямо дышать полной грудью хочется. Всю гадость, что на городских улицах в лёгких осела, вычистить! И как ты столько лет в этом бедламе прожил?!

— Не я один… — пожал плечами отставной чиновник. — Миллиарды людей, почитай, большинство человечества, нынче в городах проживают!

— Оттого-то и все напасти, — заметила Василиса Митрофановна. — Оторвались от природы, в искусственно созданной среде живут — вроде обитателей зоопарка, в вольере, за прочной решёткой. Ну, или за стеклом, как в аквариуме или террариуме… впору с ума сойти! Да и сходят…

— А ещё болеют, — хмыкнул Глеб Сергеевич, — и, как некоторые, по три тысячи лет не живут…