Подхватывали, и распространяли, несли дальше, насаждали огнём и мечём, подвергая самым страшным истязаниям и казням «неверных».
В последний раз Василиса Митрофановна предпринимала подобные попытки в прошлом столетии.
Открыла при усадьбе в Заповедном бору школу, где бесплатно учила грамоте всех окрестных детей, больницу, в которой чудодействовала, пользуя страждущих, баба Ягода.
Еремей Горыныч ходил по сёлам, объяснял крестьянам, как правильно обрабатывать землю, какие культуры сажать, как вести севооборот, и даже растолковывал пользу совместного труда, кооперации, чем снискал у волостного начальства репутацию вольнодумца и потенциального бунтовщика.
Однако и эта попытка народного просвещения закончилась полным крахом.
Однажды, в начале двадцатого века этот народ, который образованная, либерально настроенная общественность представляла не иначе, как трудолюбивого и богобоязненного, бесхитростного, угнетённого мужичка в берестяных лапоточках, ворвался в усадьбу.
Пропорол «сплотатору» Еремею Горынычу живот вилами так, что баба Ягода его впоследствии едва отходила. Порывался «уконтропупить» и «барыню» Василису Митрофановну. Сжёг к чертям собачьим и школу и больницу. Имение тоже намеревался спалить, да Яков, старый каторжанин, по-свойски урезонил-таки предводителей бунтовщиков, ухлопав не дрогнувшей рукой пару-тройку самых активных.
Позже от репрессий и раскулачивания обитателей усадьбы, как «контриков», спасло лишь уединённое месторасположение и всё тот же Яков, умевший разговаривать с новым начальством «по фени», на социально близком, понятном им языке.
С тех пор ни Василиса Митрофановна, ни её домочадцы, не высовывались, не приставали к окружающим со своими нравоучениями, а затаились, жили уединённо и тихо.
Однако, справедливости ради надо отметить, что даже в самые беспокойные времена всеобщей революционной смуты и хаоса гражданской войны, последующих за тем периодами НЭПа, индустриализации и повальной коллективизации, Заповедный бор оставался, по большому счёту, в неприкосновенности.
Нет, конечно, и строевой лес валили, и дрова заготавливали, и зверьё постреливали, но так, что бор легко восстанавливался, быстро затягивая рубленые раны молодой порослью.
А сегодня всё было не так. Она помнила ещё Землю, какой та была две, три тысячи лет назад.
С тех пор уничтожались тотально не только леса. Распахивались девственные степи и прерии, перекрывались реки, воду и атмосферу загрязняло бесчисленное количество предприятий. Из недр выкачивались, вычерпывались полезные ископаемые, которые тратились безоглядно, по большей части сжигались недуром, либо превращались в токсичный мусор, отравляя пространство вокруг.
Василиса Митрофановна устала. Все попытки её соплеменников хоть как-то, исподволь, повлиять на человечество, заканчивались провалом.
Впору было, уподобившись сестре Медоусе и упырю, Люцию Гемуловичу, развернуть тотальную войну с людьми, уничтожать их разными способами, как смертельно опасную для живого организма инфекцию, тем самым спасая планету.
Однако это претило её натуре, было невозможно в принципе!
А значит, оставалось, словно капитану тонущего корабля, отстоять честно, не покидая рубки, последнюю вахту, выполнить до конца свой предначертанный свыше долг, а затем погрузиться в бездонную пучину вместе с обречённым на гибель судном и экипажем…
Вот почему она и домочадцы её, тоже отчётливо понимавшие, к чему дело идёт, цеплялись так отчаянно за этот последний клочок первозданной планеты — Заповедный бор, выстоявший, как и его хранители, на протяжении стольких тысячелетий. И ныне обречённый, тем не менее, судя по тому, как разворачиваются события, на полное уничтожение.
А потому она не удивилась особо, когда бор заполыхал утром сразу с четырёх сторон.
Ещё накануне её терзали тяжёлые предчувствия, превратившиеся с рассвета в уверенность.
На неё словно обрушилась волна… да что там волна, цунами боли, гибельного ужаса, предсмертной тоски, исходящих разом от всех живых существ — деревьев и травинок, животных и насекомых, обитавших в бору, и корчившихся сейчас мучительно в адовом, рукотворном пламени.
И на утренних смотринах невесты Соломона — девушки и впрямь редкостной красоты, и столь же выдающихся, Василиса Митрофановна сразу почувствовала это, душевных качеств, сидела, ёрзая, как на иголках, вяло поддерживала разговор, рискуя показаться невежливой и равнодушной. А сама размышляла неотрывно, что следует предпринять в такой ситуации, как спасать реликтовый лес?
Прежде всего, прямо сейчас, используя ментальную силу всех, находившихся в доме, следовало провести обряд вызывания дождя. Однако для того, чтобы редкие белесые облака сошлись в чёрные грозовые тучи и низверглись на бор спасительным дождём, требовалось время.
Часа три-четыре при благоприятном состоянии атмосферы.
А оно вовсе небыло благоприятным. Едва ли не на тысячу километров кругом раскинулся, завис над Предуральем, иссушающий, не сулящей ни капли влаги, антициклон. Принёсший с собой безоблачное небо, палящее солнце, давящую жару.