Подобные подарки — конверты, свёртки, коробочки, таинственно поблёскивающие благородным металлом, светящиеся ограненными камнями и переливающиеся своим содержимым, а то и тяжёлые, плотно набитые кейсы, ей, как высокопоставленной чиновнице, и раньше доводилось получать многократно. Что-то она передавала по восходящей, губернатору. Однако что-то и ей частенько перепадало.
И всякий раз, при виде очередного подношения, вместе с поднимающейся откуда-то из глубины души восторженной, жадненькой радостью сердце её сжимал мёртвый, леденящий страх. Вот сейчас грохнет, распахнутая настежь ударом ноги входная дверь кабинета, и через порог повалят люди — в камуфляжной форме и в штатском, непременно с автоматами и пистолетами наизготовку, а кто-то и с видеокамерой в руках, заорут истошно, пугая до обморока:
— Сидеть! Не двигаться! Руки на стол! Фиксируем факт получения взятки!
А тот, что с видеокамерой, будет снимать, снимать, а потом сюжет о задержании — по всем новостным каналам…
Тем более что губернатор её лично предупреждал, призывал к осторожности. В последнее время все кому ни лень, мусолят тему коррупции; «силовики», будто проснувшись, активизировались — у них ведь тоже статистика, цифры и показатели, отчёты перед высоким столичным начальством…
Однако бог пока миловал, ничего из подсказанного богатым воображением Надежды Игоревны не происходило, и подарки перекочёвывали со стола, в соответствии с габаритами, в ящик, сейф или стоящий в комнате отдыха вице-губернаторского кабинета платяной шкаф. А потом выносились из Дома Советов, и складывались в тайные, надёжные закрома.
Чтобы преобразиться со временем волшебным образом, как тыква в сказке о Золушке, в виллу в Швейцарии, квартирку где-нибудь в центре Парижа, а быть может, чем чёрт не шутит, и в яхту, бороздящую Средиземное море, или пришвартованную где-то у побережья Майами…
Вот и сейчас из приёмной за двойными, с тамбуром, дверями не доносилось ни звука, кабинет вице-губернатора, как делал это каждое утро, осмотрел накануне на предмет разного рода несанкционированно установленных видеокамер, записывающей аппаратуры, компетентный и надёжный, особо доверенный специалист, так что никаких неожиданных осложнений не предвиделось.
Барановская взяла в руки конверт, который, несмотря на внушительную толщину, оказался неожиданно лёгким.
Воспользовавшись тонким серебряным ножичком для резки бумаги, вскрыла, сунула ухоженные пальчики внутрь.
На ощупь она не смогла определить содержимое. Что-то плотное, шелковистое, но явно не пачки банкнот.
Недоумевая, она вытянула из конверта полоску какой-то ткани, свёрнутой в тугой рулон.
И уставилась на него, остолбенело.
В руках у неё оказался моток георгиевской ленты.
— Вот сука! — выругалась она вслух в адрес мерзавца в чёрном плаще, только что покинувшего её кабинет. — Издеваешься, сволочь?! Тоже мне, патриотку нашёл, б…ть!
Но ничего поделать она не могла. Слишком в высоких сферах, как стало понятно ей, обитал этот красноглазый проходимец.
И просьбу его по поводу этого… как там, пёс его побери… ну да, Дымокурова, исполнить придётся.
25
А Глеб Сергеевич в это время как раз очнулся только-только после пережитого ночью кошмара; с бьющимся сердцем и липким потом на лбу приходил в себя, проснувшись на роскошной кровати.
За окном, раскрытым настежь, совсем рассвело, солнце, похоже, вползало в зенит, указывая на полдень, и в его жарком сиянии ночные ужасы отставного чиновника представлялись дурным сном, привидевшимся вследствие усталости или, к примеру, переедания.
Услышав какой-то шум, Дымокуров скосил глаза в сторону входной двери. Там, на пороге спальной, стояли Василиса Митрофановна и Еремей Горыныч. В этот момент они не смотрели в сторону почивавшего родственника, а потому Глеб Сергеевич услышал часть разговора, явно не предназначенного для его ушей.
— Как ты думаешь, он его не укусил? — озабоченно спросила тётка.
— Нет, — успокоил её домоправитель. — То ли не успел, то ли другую цель преследовал. Нам с тобой, например, досадить. А может, он тоже в Глебушке кровь нашу почуял, и решил, пока тот в силу ещё не вошёл, шмякнуть его о землю… Как говорят у них, у людей, — нет человека, нет и проблемы…
— Ты-то как? — участливым тоном поинтересовалась Матрёна Митрофановна. — Не мальчик, чать… Небось, после трансформации каждая клеточка тела болит?
— Терпимо, — с пренебрежением ответил Еремей Горыныч. — Надо же! Лет сто уже не летал, а понадобилось — преобразовался в секунду…
Так и не уловив сути этой беседы, Глеб Сергеевич зашевелился, со стоном сел на кровати. Улыбнулся вымученно родственникам:
— Здрассьте… Доброе утро! — а потом добавил жалобно. — Всю ночь кошмары снились. Даже летал во сне!
— Растёшь! — лучась улыбкой, заметила тётка. — Поверье такое есть. Человек летает во сне в те минуты, когда растёт.
Дымокуров окончательно пробудился. Вспомнив давешний ночной разговор, возразил сварливо:
— Да куда уж мне расти, пенсионеру-то…
Василиса Митрофановна покачала участливо головой: