Сказка без чудес

— Я вот всё думаю, — прервав затянувшееся молчание, поинтересовалась тётка, не замедляя шага, и ловко раздвигая тростью ветви, загораживающие проход по тропе. — И что вас, людей, всё в города эти окаянные тянет? Небось, от пещерных предков привычка осталась? Стаей-то прокормиться легче!

Дымокуров поморщился.

— Как-то вы это, Василиса Митрофановна… с пренебрежением сказали. «Вас, людей», — с язвительной интонацией тётушки повторил он. — Будто сами вы — инопланетянка какая-нибудь!

Та остановилась, поправила выбившуюся из-под косынки седую прядь, взглянула с упрёком:

— А ты что ж, Глебушка, так ничего и не понял из нашего вчерашнего разговора?

«Ну вот, опять двадцать пять» — с досадой подумал про себя отставной чиновник. А вслух промямлил невразумительно:

— Ну, так… кое-что…

— Мы — другие, — принялась вновь терпеливо внушать ему тётка. — Хотя генетические различия между нами и людьми весьма незначительны. Настолько, что возможно межвидовое скрещивание. И в то же время в нашем наборе хромосом присутствуют геномы, способствующие трансмутации клеток, их регенерации, постоянному омоложению, вследствие чего продолжительность жизни особей нашего вида неизмеримо дольше человеческой. Две, три тысячи лет. В сравнении с гомо сапиенс — мы живём практически вечно.

Дымокуров пыхтел, поспевая за Василисой Митрофановной, и думал про себя: «Вот ведь досада! За исключением убеждённости в этой своей особости бабка-то вполне нормальна!».

И поспешил сменить тему, восхитился фальшиво, обведя руками вокруг:

— Ах, красота-то, какая! И воздух… — он вдохнул нарочито шумно, — прямо целебный. Ну, не две-три тысячи, конечно, а лет сто в таком лесу прожить без волнений и тревог точно можно!

Прозорливо глянув на племянника, тётка сошла с тропинки, остановилась возле приметной сосны, выглядевшей мощнее соседок, со стволом в два обхвата, не меньше, светящимся от потёков янтарной смолы.

— А вот и моя любимица, — проворковала Василиса Митрофановна, касаясь нежно бугристой, цвета молотого кофе, коры. — Я ещё в бытность её подросточком спасла. Этой сосенке лет пять было, когда её кабаны обломили. Я стволик-то подвязала, целебным варом рану замазала, вроде как гипс на ножку сломанную наложила. И ничего, поднялась. Вот какая красавица-то вымахала!

Глеб Сергеевич подошёл к сосне, осмотрел придирчиво, оценивающе, будто купить хотел. Ничего особенного. Дерево как дерево, разве что потолще других. Полюбопытствовал как бы, между прочим:

— И сколько лет этой вашей красавице?

— Триста пятьдесят, — выдала тётка, оглаживая ствол. — А вообще-то здесь, на этой широте, сосны-долгожители редкость. В среднем их век сродни человеческому — около ста лет.

— Ну, это тоже немало, — пожал плечами Дымокуров.

— А вот сосна кедровая сибирская, например, пятьсот лет растёт. Сибирская лиственница ещё больше — тысячу. А эта — уже бабушка в преклонных летах. Ну, прощай, милая, — потёрлась она щекой о кору. — Как-нибудь, незагадыча, ещё в гости к тебе наведаюсь.

Бор здесь, в отличие от той чащи, куда невзначай забрался Глеб Сергеевич во время прошлой своей прогулки, был редок, и весь пронизан солнцем. Пробиваясь сквозь вершины устремлённых в небеса сосен, солнечные лучи тёплым, медовым свечением озаряли покрытые липкой смолою стволы, пружинящую под ногами от векового слоя опавшей хвои почву, давали шанс на жизнь более мелкой растительности — кустарнику, скудной травке, редким, блеклым цветочкам.

Дымокуров отошёл от ни чем не примечательного для него дерева, шагнул было на приметную тропку, как вдруг тётка грубо схватила его за плечо:

— Стой!

Отставной чиновник в недоумении оглянулся.

— Экий ты неуклюжий, племянничек! — принялась отчитывать его Василиса Митрофановна. — Смотри, куда наступаешь!

Глеб Сергеевич недоумённо глянул под ноги, но ничего не увидел.

— Это ж сушеница лесная! — наклонилась тётка, распрямляя стебельки невзрачной травки, примятой ногой спутника. — А вон там — кошачья лапка пробилась. Или вот ещё… — указала она на пучок зелени, глянувший из-под палой хвои, — овсянка овечья…

— И… что? — не мог взять в толк отставной чиновник.

— А то, — назидательно выговорила ему Василиса Митрофановна, — что травка тут тяжело приживается. Света маловато, да и почва истощена…

— Ну и что за беда? — пожал Дымокуров плечами. — Трава как трава. Одной травинкой больше, одной меньше.

— Нет, не понимаете вы, — покачала головой тётка. — Это ж природа. Она ничего не создаёт просто так. Всё здесь, в лесу, взаимосвязано. Один вид травки питательные вещества, необходимые для корня дерева, вырабатывает. Другой — фитонциды, от вредителей их защищающие. Ну, вроде как вы, люди, герань в городских квартирах от моли сажаете. Вот ты, походя, давеча кустик брусники снёс, ногой истоптал. А он, если б вырос, ягоды дал, зверькам да птахам на пропитание!

Глеб Сергеевич даже рассердился за этот выговор на пустом месте, но промолчал, скрепя сердце, только засопел раздражённо и яростно.

А Василиса Митрофановна всё бурчала: