Сосны здесь расступались, давая возможность пробиться к воде и другим растениям. Над гладкой, словно литое бутылочное стекло, поверхностью реки склонились, омывая серебристые косы, печальные ивы. Тянулись к солнцу дубки, берёзы, ольха. Отмель занял густой, сочный рогоз. Он покачивал свои коричневые, похожие на кубинские сигары, бомбошки под едва ощутимым, пахнущим прелой сыростью ветерком.
— Река Боровка, — в голосе тётушки прозвучали горделивые нотки, будто не заурядную речушку, которую при желании переплюнуть можно, племяннику представляла, а величайшую водную артерию вроде Волги или Енисея. — А вот и хозяин здешний, Хрум Хрумыч…
Глеб Сергеевич глянул туда, куда указала тростью Василиса Митрофановна, ожидая увидеть на бережке рыбака с удочкой, егеря, или какого-нибудь бакенщика, хотя какие бакенщики могли быть на этой похожей больше на разлившийся привольно ручей речушке?
И никого не увидел.
Но вдруг с лёгким плеском недвижная почти водная гладь разошлась, и на поверхность явила свой лик омерзительная, поросшая бурой шерстью так, что только круглые глаза да белоснежные передние зубы виднелись, волосатая харя. Это нечто оскалило клыки — крупные, как у тигра, способные, пожалуй, ногу человеку перекусить, и ударило в глубине чем-то вроде хвоста — похоже, напасть собиралось!
Дымокуров в ужасе отшатнулся.
А тётка, напротив, бесстрашно сбежала с обрывистого бережка прямо к воде, склонилось над чудищем.
— Привет, Хрум Хрумыч! — и, оглянувшись, пояснила племяннику: — Не бойся. Это бобёр. Только очень старый. Он таких, как ты, городских да пугливых, не ест! И попеняла образине: — Эк разъелся-то ты, батюшка. На диету садиться пора. Фигуру совсем не блюдёшь! Эдак я тебя скоро и поднять не смогу!
С этими словами она опустила руки в речку. И, заметно напрягшись, крякнув, вытащила тяжёлого зверя, прижала, не обращая внимания на потоки текущей с него воды, к груди. Потом, удерживая одной рукой осклизлую меховую тушу, другой пошарила в кармане юбки, и вытянула оттуда здоровенную, вымытую заранее морковь.
— На-ка, обжора, подкрепись!
Бобёр осторожно и довольно ловко подхватил угощение передними лапками, но есть не стал.
— И чего новенького у вас, Хрум Хрумыч, здесь на реке слышно?
Зверь потянулся мордой к тёткиному лицу, приблизил свои страшные зубы к самому её уху, заурчал что-то.
Василиса Митрофановна, как ни странно, склонив голову, внимательно слушала. Потом, кивнув, молвила, успокаивающе:
— Ты передай своим, пусть не волнуются. Бывало и страшнее. Глядишь, и эту напасть как-нибудь одолеем.
Бобёр, зажав морковку в своих крепких зубах, ловко сполз на брюхе по песчаному бережку к воде, и почти без плеска окунулся в её гладь, шлёпнув на прощанье хвостом.
Наблюдавший эту сцену Дымокуров, не сдержавшись, поинтересовался с изрядной долей ехидства:
— Ну, и что этот… мнэ-э… будущий воротник на зимнем пальто вам нашептал?
Тётка, не оценив шутки, сердито сверкнула на племянника очами.
— Тревожно на реке и в лесу… Растения и деревья, в отличие от вас, людей, любую беду загодя предчувствуют.
— Да ну? — отставной чиновник скептически поджал губы.
Василиса Митрофановна вздохнула с сожалением:
— Экий ты, Глебушка… необразованный! Даже вам, людям, давно известно о том, что животные заранее знают, когда случится, например, извержение вулкана. Или землетрясение, цунами. И оставляют опасное место. Крысы бегут с корабля, если его ожидает крушение. Горняки берут с собой в забой клетку с птичкой, которая предупреждает их о грозящем обвале породы, выбросе метана в шахте…
— Я об этом читал, — вынужден был признаться Глеб Сергеевич.
— И не только звери, но и насекомые. Муравьи перед сильным дождём спешат вернуться в муравейник, закладывают ходы. Бабочки, жучки-паучки прячутся. Растения тоже предугадывают грядущие события. Сосна, с которой я давеча разговаривала, в ужасе. Хрум Хрумыч обеспокоен. Он поведал мне, или, как ты, Глебушка, изволил выразиться, нашептал, что вся живность в Заповедном бору пребывает в ужасе. Даже рыбы, и те мечутся. Многие к Уралу вниз по реке, ушли. Надвигается что-то страшное. И я, в отличие от них, знаю, что. Начало добычи нефти в бору!
Дымокуров пожал раздражённо плечами:
— Наверное, техника по лесу пошла, бурильщики заработали. Э-э… сотрясение почвы, шум… Звери забеспокоились. И что в том необычного? Никаких чудес, одни сплошные рефлексы…
26
На исходе была вторая неделя пребывания Глеба Сергеевича в имении. К этому времени он начал ощутимо тяготиться уже своим деревенским существованием.