Сказка о мальчике Еремке, сломанной машинке и о зеленом мячике

— Ты серьезно? — Квачик перестал раскачиваться и закрутил перед своим носом волнистыми ручками. Раз — и одна ручка трижды обвила другую. Два — и обе ручки сплелись, вытягиваясь, как стебель диковинного растения. Три — и Квачик, лихо подбоченясь, запрыгал на свободной руке, как на пружине.

— Квачик, ты меня затопчешь, — Тропикана притормозила, томно потянулась передними колесами и встряхнулась. — Давайте перекусим, сил уже нет…

— Давайте! — Ерёмка постелил на капоте свой носовой платок, достал торт, шоколадку и последнюю резинку. — Выбирайте, кто что захочет…

— Что выбирать, итак все ясно, — Квачик подпрыгнул и уселся на капот. — Резинка — моя, шоколадка — Ерёмкина, а Тропиканке — торт!

— Я тоже хочу шоколадку, — капризно надула губы Тропикана. — И сойди, пожалуйста, с капота, а то я не могу нормально есть и разговаривать.

— Тогда отдай Ерёмке торт, — Квачик ловким движением заправил в рот резинку. — Какие проблемы!

— А может быть, Ерёмка резинку хочет, ты у него спросил?

— Резинку? — Квачик с готовностью извлек изо рта и протянул Ерёмке прозрачные тягучие лохмотья. — Бери, Еремка, если хочешь, мне не жалко!

— Спасибо, Квача! Ешь сам, я не буду, — Ерёмка положил ладони к себе на живот и прислушался — никакого внутреннего протеста, хотя "жевачку" он любил и раньше никогда бы просто так не отказался. Что в нем изменилось за сегодняшний день и ночь?

— Тропиканка! Возьми торт и шоколадку: тебе труднее всех приходится, — Ерёмка собрал Тропиканкин ужин. — Квача, открой капот, она очень устала.

Квачик с готовностью спрыгнул на траву и обеими руками ухватился за крышку. Тропикана лениво зевнула, проследила за угощением, захлопнула капот и красиво, слегка манерничая, задвигала губами.

— Спасибо! Все было очень вкусно, — Тропикана пристально посмотрела на Ерёмку. — Ты остался без ужина, и тебе не жалко?

Ерёмка пожал плечами:

— Я могу воды попить, ягод нарву, — летом в лесу не пропадешь!

— Какой ты добрый и заботливый, — Тропикана счастливо улыбнулась невидимой улыбкой. — Как мне повезло, что я тебя встретила!

— Нам всем повезло с Ерёмкой, а ему — с нами! — Квачик упруго запрыгал перед капотом, вытягиваясь и балансируя ручками, как в прыжках на батуте. На мгновение он исчезал в темноте и, вновь объявлялся в желтом свете фар, сияя нарисованной улыбкой, как на цирковой арене в лучах прожекторов.

Ерёмка тоже сделал несколько гимнастических упражнений, которым его научила в садике студентка-практикантка. Сонливость исчезла, в ногах появилось тепло, а руки обрели чувствительность. Пора!

— Тропиканка! — Ерёмке показалось, что машинка увеличилась в размере. Наверное, это был обман зрения от слишком черного, окружавшего светящуюся машинку леса. — Если ты отдохнула, — поехали!

— Поехали! — Тропиканка мощно подключила двигатель и ритмично задрожала корпусом. — Мы уже совсем недалеко, быстро домчимся — садитесь…

— Квача! Представление окончено, цирк уезжает, — Ерёмка протянул руки, чтобы поймать упругого артиста.

— А-а-а-а! — с истошным воплем, непонятно как уместившемся в маленьком зеленом тельце, Квача перелетел через Ерёмкины руки, ударился о крышу фургона, шмякнулся о землю и резиновым ядром влетел в нижний отсек. Тропикана содрогнулась, но удержала равновесие:

— Квача! Что случилось? Ты так орешь, что у меня охрипли уши!

— Спасайтесь!.. Кусайтесь!.. Закрывайтесь!.. — Квачик метался по фургону, пытаясь задраить заднюю дверь и разбитые окна. Затем, втянув обе щеки, попробовал протиснуться в верхний отсек, где когда-то были спальные места. Потерпев неудачу, Квачик, забился в темный угол и затрясся в смертельном ужасе, со свистом выпуская, как ему казалось, последний воздух из тренированных легких…

Ерёмка постарался не паниковать, хотя его ноги уже опередили голову. Он почти взлетел на сиденье и судорожно пристроил на место сломанную дверцу. Одна Тропикана бесстрашно стучала двигателем и удерживала надвигавшийся холодный мрак стремительными всполохами бешено вращающихся фар.

— Квача! Ты живой? — от ритмичного стука Тропиканкиного сердца Ерёмка немного успокоился. — Что случилось?

— Меня душили… прокусили… я — погиб, — свист становился тише, а всхлипы, почему-то, все громче.

— Держись, мы тебя спасем! Можешь ко мне перебраться? — Ерёмка протянул руки через щель в перегородке. — Иди сюда!

— Я сам, — Квача выдохнул, втянул щечки и, зеленым огурчиком кувырнулся на сиденье рядом с Ерёмкой, — хочу успеть попрощаться…

Ерёмка осветил фонариком погибающего Квачика: гримаска скорби на круглом зеленом лице, небольшая царапина на левой щеке и знакомая вмятинка — на правой… Ерёмка перевел дыхание:

— Квача! Ты можешь потерпеть? Не умирай еще немного…

— Почему — немного? — простонал Квачик. — Если надо, я готов ради вас претерпеть столько… сколько… — он мученически подавил рыдание, протянул оробевшую зеленую ручку к своему лицу и попробовал ущипнуть себя за щеку. Упругая резина не поддалась и даже не изменила формы, когда палец ткнул в свободное от лица место. — Что со мной?