Девушка подумала, как расскажет друзьям. Расскажет всё, чтобы сбросить с себя этот камень. Она могла сказать, что её заставили. В первый раз их заставили поцеловаться. Она могла сказать, что он её заставил. Однако желчь подходила к горлу только при мысли об этом. Потому что Малфой никогда не заставлял её. Ни разу. Даже тогда, в выручай-комнате в октябре. А потом Гермиону будто захватила волна порочного удовольствия, и она раз за разом делала маленький, казалось бы, ничего не значащий шаг вперёд, и не поняла, как оказалась в центре катастрофы. Что девушка могла им сказать? Как она могла им всё объяснить?
— Может, Малфой вообще такой же. Может, его отец наградил меткой, чтоб он выглядел… — рассуждал Поттер вполголоса, и это Гермиона проигнорировать не могла.
— Мерлин, Гарри, нет у него метки! — шикнула Гермиона, округлив глаза от такого допущения.
— Почему ты так думаешь? — спросил Рон.
Потому что я видела его голым.
— Потому что только Сам-Знаешь-Кто может поставить метку, — объяснила она полушёпотом, склонившись к ним ближе. Библиотека была последним местом, где стоило обсуждать такие вещи, хотя в первый день каникул здесь находились только они. — Я много об этом читала. Это особая магия. Чёрная магия. Не говори глупостей.
— Пусть так, — пожал плечами Гарри, будто и сам предполагал, что это неправда, — но этот сукин сын не даёт мне покоя. Он не просто так полез в Турнир.
Гермионе хотелось подтянуть колени к груди и начать медленно раскачиваться, умоляя себя не думать. Она вспомнила прошлый год, когда они вместе поливали грязью Малфоя после очередной ничего не значащей стычки. Когда они вместе совершенно искренне ненавидели его. Как она скучала по тем временам. Гермионе даже пришёл в голову эпизод с прошлой весны, где он зажимал какую-то девчонку в Хогсмиде, и это не вызвало у неё ничего, кроме отвращения. Ей хотелось разрыдаться, потому что она чувствовала себя так, будто её обокрали.
Мысли кричали у неё в голове, и девушке нужно было засунуть голову под воду, чтобы давление хотя бы немного заглушило их ор, вселенское чувство вины, что душило и не давало…
Она дёрнула головой, резко выпрямившись. Факты суетились в её голове, становясь по местам.
— Чёрт, точно! — воскликнула Гермиона. — Вода делает все звуки гораздо тише, потому и язык подводных существ очень высокий!
Мальчики посмотрели на неё, как на сумасшедшую, не улавливая нити.
— Вода, Гарри! Скорее всего, мы не можем разобрать послания, потому что оно слишком высокое для наших ушей. Вода переломит этот барьер!
— В этом… есть смысл, — кивнул Рон со знанием дела, но всё ещё нервно поглядывал на Гарри.
— То есть… Мне нужно поместить его в воду? — неуверенно спросил он, осматривая яйцо.
Гарри брал его с собой каждый раз, когда они садились за разгадку. Вдруг нужно будет как-то отследить опознавательные знаки, хотя каждый из них уже сотню раз вертел яйцо в руках и не нашёл ничего, кроме гладкой позолоченной поверхности.
— Скорее всего, нужно засунуть голову в ёмкость с водой, чтобы расслышать. Хотя, возможно, достаточно будет небольшого количества воды… — размышляла Гермиона вполголоса, быстро перебирая книги на столе в поисках нужной, но когда нашла, то просто махнула на неё рукой. — Просто сделай это. В любом случае у нас нет идей лучше, но, мне кажется, это верный вариант. Даже не знаю, как я не подумала раньше…
— То есть, второй тур будет связан с водой? — сложил два плюс два Рон. — Ну, если эта теория верна.
— Давайте сначала проверим, — ответила Гермиона, думая, что проблемы нужно решать по мере их поступления.
Новая пища для размышлений захватила её разум, вытеснив любые переживания по поводу неразберихи в собственной жизни. Гермиона готова была сидеть над разгадкой сутками, лишь бы продлевать этот эффект. Лишь бы сгладить хоть чем-то чувство вины перед Гарри и Роном. Перед Гарри особенно. Мерлин, Малфой же его соперник. Почему-то с Виктором это было совсем по-другому, будто не существовало ничего неправильного. Малфой — совсем другое дело. Гермионе казалось, что, помогая Гарри разобраться с Турниром, она хотя бы немного уравнивает чашу весов, хотя бы чуточку.
***
Тяжёлый запах древесины и аромат свежести шёлковых простыней — так пахло только в Мэноре. Точнее, только в комнате Драко. В единственном месте, где он иногда позволял себе быть собой. Драко почувствовал касание прохладных нежных рук ко лбу и лениво раскрыл глаза, зная, что сюда никто не мог войти, кроме одного человека.
— Мам, — сонно прохрипел он.
— Привет, Драко, — прошептала она, улыбаясь и убирая волосы у него с лица. — Прости, не хотела тебя будить, но очень по тебе соскучилась.
— Всё в порядке. Который… — парень прочистил горло, садясь на кровати, — который сейчас час?
— Уже почти обед, — оповестила сына Нарцисса, поправляя небесно-голубое платье, которое в тёмно-зелёных и коричневых тонах его спальни смотрелось лучиком света.