Сказка об удачливом Иване

Обиделся Иван, что брат не хочет все дела свои ради него бросить. Уж очень он возгордился собой. Возомнил себя чуть не полубогом уже. Как будто этот ковёр, кошелёк да скатерть он сам сшил. И отвечает он брату высокомерно:

“Народу еду продавать много ума не надобно. Тут любой дурак справится “.

“Что ты говоришь такое, Ваня? — Посетовал брат старший, — да я тут много времени и сил убиваю, чтобы ремесло моё работало. А ты мои труды словами в грязь втаптываешь”.

“Нечего там и втаптывать, — совсем распалился Иван, — для того, чтобы блины на продажу печь, ни ума, ни таланта не требуется “.

“А коли так, — уж и Пётр из себя вышел, — то давай сам устрой дело подобное! А я взгляну, как ты справишься!”

Так и разошлись они друг на друга рассерженные.

А Иван торжествуя шёл, с улыбкою. Предвкушал он победу в споре с братом: «Наконец-то я умнее брата стану».

Встал на следующий день Пётр спозоранку, как привык давно. Глядит — а напротив его терема другой дом строится. Да работа кипит неустанная. Того гляди, не сегодня, завтра закончат. «Неужто брат мой меньший все свои сбережения на спор решил потратить? Да похоже, что и в долги влез, не иначе. Так ума и не набрался Ванюша», — подумал Пётр и принялся с друзьями за работу свою. Невдомек ему было, что младший брат строителей деньгами засыпает, чтобы они его терем за 2 дня построили. Отродясь они таких денег не получали и без остановок работали. А он ещё и ковром своим волшебным им помогал, бревна в два счета наверха поднимались.

На следующий день встал Пётр, как всегда спозоранку. Глядит, а терем построен уже. И народ у входа кучкуется. Не поверил брат старший глазам своим, попросил медведя подменить его на работе, а сам к новому терему побежал. Прибегает и видит: продавец в том теремке — брат его. Продаёт он явства дивные да роскошные. Кто подойдёт, так что бы ни попросил, какое бы кушанье не выдумал, такое кушанье ему Иван через мгновение и подаёт из терема. А берет за это копейки смешные, так что дивятся все люди, а пуще всех сам Пётр. И пошёл он понурый обратно, понимая, что накроется ремесло его скоро тазом медным. А как пришёл к своему терему, так чуть и не взвыл от горя: там где раньше к его блинам очередь была многолюдная, там теперь 3 человека стояло. Да и те, всё на терем младшего брата оборачивались.

А на следующий день, когда Иван и доставлять домой людям явства на ковре самолёте начал, так к Петру люди вообще ходить перестали. Посмотрел Пётр, как к Иванову терему очередь до горизонта тянется, так и слег он в постель с горячкою. Выхаживали его больного дед с бабкой, да заяц, да волк, да медведь, да лиса. И как не просил он их оставить его, но они все равно от постели Петра ни на шаг не отходили. Работать то уже не нужно было, да и сильно благодарны были они, за всё, что Пётр сделал для них, и его горе, как свое переживали.

А дела Ивановы, тем временем, всё в гору шли. От покупателей у него уже отбоя не было. А денег, хоть они и не нужны ему были, и хоть он за явства копейки брал, но столько у него набралось, что и кошелёк-самотряс не нужен стал. Да так он увлёкся спором своим, да так хотел в тысячу раз брата превзойти своего, что с утра до ночи в тереме сидел, еду свою дивную раздавал, да сам ею же, никуда не выходя, питался. А скатерть-самобранка, как машина, без остановки пыхтела. И ковёр-самолёт без остановок еду по домам людям развозил.

Так неделя шла и другая и третья. Стал Иван замечать, что растолстел он безумно. Ничего не осталось от его красоты молодецкой. Стал он будто боров жирный да неповоротливый. И хоть двигаться ему много не нужно было, но даже если за очередными явствами — для себя или для покупателя — руку протягивал, то промокал он насквозь от пота своего, будто целый день бревна таскал. Беспокоился Иван из-за этого. А остановиться никак не может — покупателей ведь миллион, да все его лакомства ждут и требуют. Очень уж боялся он гнева народного. А ещё через неделю и народ замечать стал, что стали они толстые да неповоротливые. Все, от мала да велика. А если нужно два шага сделать, то пробирал их пот, будто мешки с зерном они два дня перебрасывали. Только незачем им было два лишних шага делать, ведь всю еду изысканную, хоть и копеечную, им ковёр-самолёт чуть не в рот клал.

А ещё через неделю народ вообще с кроватей встать не мог. Только и ждали все, когда ковёр-самолёт к ним с лакомствами прилетит. А Иван все в тереме своём, как приросший жил. А от жира своего уж и встать не мог. И потеть начинал уже лишь голову поворачивая. И такой смрад начал в округе стоять, что все вкусности от скатерти-самобранки стали народу противны. И не стал уже люд еду от Ивана заказывать. Сам же младший брат наконец-то огляделся да ужаснулся тому, что теперь вокруг приключилось. Хотел он было встать, да не может — тянет его жир к земле, не поднять никак. Даже на ковёр-самолёт свалиться не получается. Возопил тогда Иван-дурак воплем громким. Звал Петра, брата своего, потому что осознал, что виноват перед ним.