Сказка про Федота-Идиота и Ивана-Дурака

Банифаций, поначалу принявший Ивана за кого-то из слуг, всмотрелся, и лицо его неожиданно приняло совсем другое выражение.

— Ивашка! Ядрёна вошь! Ты?!

— Я, Ваше величество.

— Слезай с телеги!

— Мож вы ко мне?!

Банифаций, впервые за долгое время, засмеялся открытым добрым смехом.

— О-о-о-от, узнаю балясника!.. Иди сюда, охальник, дай я тебя облобызаю!

Он почти за уши вытащил Ивана из брички и, сдавив ручищами, приподнял над землёй. Потом троекратно поцеловал и проговорил на ухо сдавленным голосом:

— Вот за кого бы дочь отдал, не задумываясь, был бы ты принцем!..

— А это мой младшенький — Ивашка! — послышался издали голос Пантелеймона.

Глава двадцать седьмая

Только та любовь справедлива, которая стремится к прекрасному, не причиняя обид.

Демокрит

Не понятно, кто больше оказался в шоке от брошенной фразы Пантелеймона — царь Банифаций или принцесса Агнесса. Да и реагировали они по-разному.

Банифаций раскрыл рот и уставился на Пантелеймона, пытаясь разглядеть в его лице хоть какое-то подобие хохмы. Но Панетелеймон был как никогда серьёзен, и лицо его выражало гордость и одновременно какую-то виноватость, дескать — ну, вот так-то вот, что есть, то есть!

Агнесса всё ещё стоящая рядом, вспыхнула, закрыла ладошкой ротик и в ужасе отпрянула, будто услышала что-то страшное. Она перевела взгляд с Пантелеймона на Ивашку, потом обратно, словно ожидая подтверждения услышанного. А затем неожиданно тяжело задышала, топнула ножкой и, подобрав полы платья, бросилась прочь. Иван дёрнулся в попытке броситься за ней, но Банифаций накрепко схватил его за рукав.

— Стоять!

Иван двумя пальцами аккуратно убрал руку царя в сторону, но остался на месте.

— Шпиён! — проговорил Банифаций, прищурившись, — дурачка из себя строил! И конюх, и кучер… Ну, на все руки мастер! А я ж чувствовал, что ты благородных кровей! — он обернулся к Пантелеймону, — а ты, старый плут, с какой целью мне его подослал, а?!

— Женихов чужих отшивать, — честно ответил Пантелеймон.

— Вона чё!

— Ага.

— А сам яблоки там свои молодильные лопал, к визиту готовился. Стратег.

Банифаций тяжело вздохнул и присел на пыльную подножку брички, опустив голову и скрестив пальцы.

— Ты там шибко не переживай, Банифаций, — сказал Пантелеймон, — не претендую я боле на руку дочери твоей. Можешь отдавать за кого хошь.

— Дык я ужо понял, — ответил Банифаций, не поднимая головы.

— Но гостем моим всё равно будь, мож и в знак примирения, в общем, понимай как хошь.

Федот, стоял неподалёку и рассматривал носки своих сафьяновых сапог. Его немного озадачила фраза батюшки по поводу принцессы Агнессы. «И всё коту под хвост! — рассерженно подумал он, — сколько всего пережито, сколько страданий и что в результате?! То хочу жаниться, то не хочу жаниться!!! Э-э-эх, батюшка-батюшка…»

— Старой развалиной был — позарился на принцессу, а щас гоголем ходишь — знамо дело перебирать начал! — продолжил Банифаций с ухмылкой, — никак получше вариант присмотрел?!

— Присмотре-е-ел, — честно признался Пантелеймон, — да токма энто не твоего ума дело! Пошли ужо во дворец, трапезничать пора.

Банифаций хлопнул ладонями по своим коленям и встал. Оглянулся на Ивана, посмотрел оценивающе и сказал:

— Ну, чего стоишь? Иди уже, догоняй свою кралю!

Мурашки размером с кулак побежали по спине Ивана. Он разлыбился до боли в щеках и сиганул в сторону сбежавшей принцессы.

Федот вяло потоптался на месте, делая вид, что уступает старшим дорогу к дверям, но когда Пантелеймон и Банифаций вошли внутрь, он резво развернулся, схватил за гриву первого попавшегося коня, вскочил в седло и, яростно дёргая уздечку, перешёл с места в галоп.

Он нёсся по узким извилистым улочкам, мимо глиняных мазанок бедняков, мимо каменных домов нуворишей и знати, мимо арыков, сухих стволов акаций и равнодушных верблюдов. Федот чувствовал в себе огромный прилив сил, энергии, безумной радости, будто его связь с Мединой была уже чем-то прочным, укоренившимся, и будто сейчас он просто мчался к ней из далёкого далёка после долгой разлуки…

— Открывай, босота! — по-хозяйски крикнул он стражникам, подъехав к воротам дворца Медины.

Те, признав в нём знакомое лицо, отворили и дружелюбно заулыбались.

Федот соскочил с коня и рысцой заскочил в покои Султанши, ещё издали крича:

— Медина-а-а! Медина, ты где?!..

Медину он обнаружил в маленьком внутреннем дворике. Она сидела на мраморном парапете небольшого фонтана и, блаженно улыбаясь, бросала юрким золотым рыбкам крошки лаваша. Увидев Федота, Медина радостно помахала ему тонкой смуглой кистью руки с длинными пальцами и воскликнула:

— Рада видеть тебя, друг мой! Надеюсь всё хорошо?! Ты выглядишь уставшим.

Федот отдышался, откашлялся и, в волнении трогая себя то за ухо, то за нос, проговорил: