Давно это было. Я над смыслом слов не задумался, но в память они намертво впечатались (типа воинского устава) – через годы женский голос слышу. И понимать начал только годы спустя. Как вернулся я сюда – почему, неважно – жил в Оторванке, в разрушенном доме. Долго жил. Я тогда стены подпер, крышу поправил – все равно затапливало в сильный дождь, и зимой промерзал дом – топи – не топи… Печка худая, топить нечем. Время от времени трудился в совхозе – что-то платили. У меня еще плотником получалось. И работа всегда находилась не для приверед. Долго я так прожил. По людям особо не скучал – надоели мне люди-то. Они суетятся, говорят что-то, а мне неинтересно, даже раздражение берет… С людьми я не сходился – пришел, спросил, что работать, после деньги получил и ушел. Больше ничего. Возвращался к себе. На деньги на зиму продуктов купишь – муку, сахар, соль – ну, еще водку, как без нее. Огород держал, свиней тоже. Прокормиться хватало. Зимой все снегом засыпало, ко мне никто не шлялся, не тревожил. Был доволен… Но потом успокоился я. Расправилось что-то внутри. Душа помягчела. Начал я при встрече с людьми беседовать. И в Утылву тоже начал ходить – сперва для работы. И даже ночевать оставался. В совхоз меня звали, жилье обещали в Малыхани. Но я не соглашался. А лет пять назад зимой меня вдруг тоска взяла. Тогда снегу много вывалилось, дом до крыши засыпало. Тишина или буран – ветер свистит, а мне хоть волком вой – никто не услышит. Дотерпел я зиму, а весной перебрался в Утылву. Поближе к людям. Плохие они или хорошие – а с ними лучше. Лучше, чем с белыми котами… Нет, это не белая горячка, хотя я уже с собой разговаривал и заговаривался… С тех пор живу здесь.
– Вы ведь на пенсии? По вашим годам выходит так.
– Какая пенсия? Не заработал я. Никогда нигде не числился. На вольных хлебах. Да мне много не надо. Одежонка у меня вся есть – штаны, рубахи, спецовка, плащ, тулуп – а при нужде люди дают. Мне лишь бы крепкое, пусть и старое, а фасон там… Обувку покупать приходится. Так я подрабатываю. Вот сапоги резиновые – не промокают. А за еду вообще не беспокоюсь. Огород на берегу Кляны. Сараюшку сколотил, там свинки. Режу сам. Коза Нюська. Молоко жирное. Летом и зимой на рыбалку. Рыба хорошая. Грибы, ягоды собираю. С голоду не помрешь – и даже очень… И никто надо мной в командирах не стоит, не указывает мне – сам себе хозяин…
– А старуха?
– Когда вернулся я в Пятигорье, то смысл старухиных слов стал доходить – прожить мне оставшуюся жизнь здесь, здесь и помереть суждено. Судьба. Помру, и на старом кладбище похоронят. А что? Я не против. Когда помру – что хотите, то и делайте.
– Грустно и поэтично… Я лишь не понял, уважаемый Мобутя – что сказать хотели?
– То и сказал. Что хотел. Смешной ты. Все смысл ищешь. В Утылву вот приехал – конечно, не за смыслом, а за суетой погнался. И не понял, что смысл жизни – сама жизнь. Веселая или грустная. Или другая. Может, совсем не такая, как ты рассчитывал или мечтал. Что если ты не о том мечтаешь, племянник?.. Но ты живешь. И я живу. Пусть не стал я генералом – между прочим, когда-то мечтал. После Хасана майора дали. Майор бронетанковых войск! Дальнейшая карьера – бульк… И Гранит не стал генералом – хотя по его ведомству чины по-другому считались. Старший майор госбезопасности к войсковому комдиву приравнивался – то есть, к генералу? Запутался я…
– Фееричный рассказ. Все перепуталось. Ваши мысли несутся вскачь – не угнаться. Какой генерал? Зачем? Кем в глуши, в Оторванке, командовать? Вашими зловещими ворпанями? Представляю это войско!
– Смеешься? Я не в обиде.
Килька заерзал под своим одеялом. Сморщил нос, обернувшись к Максиму.
– Ты веришь в эти россказни? Поражаешь меня! Взрослый, умный человек – даже кандидат. Только куда именно кандидат? В депутаты от своего Правого Блока? Если бы не Петька Глаз и его охламоны, никто про твой Блок слыхом бы не слыхивал у нас… А-а, ты же кандидат наук? Коллега! Хотя я диссертаций не писал. В Утылве все больше конкретные вещи. Ножницы – они для того, чтобы ими резать. И никакой политики! Правильно, Мобутя?
– Политика? В мое время политика – самая страшная статья. Лучше уголовником быть – отсидишь и выйдешь. Политиков сажали и расстреливали. Вон Гранит тоже под раздачу попал. А уж он-то был несгибаемым чекистом. Испытанным в боях. Преданным беззаветно партии.
– Угу, беспощадным к врагам рейха!
– Килька! сейчас бултыхну тебя в воду. Освежишься. Язык, конечно, без костей…
– И че мне будет, дед? В лагерь отправят? или в твое загадочное место сошлют? Сочинять ты горазд. Ишь, как складно – узел, старуха, могилы – ужас какой… инфернальный… Из-за чего все? из-за рыбы? А уха-то наваристая получилась!..
– Ты почти не ел. Только бутылку опрокидывал. Вот язык развязался – мелешь абы что…
– Откуда могилы с крестами? Правда, тылвинское кладбище в той же стороне… Да, на Шайтанке пропадали и люди, и скотина. Случалось. Тот мужик с хомутом из легенды. Но он же выплыл в Виждае? или утонул? Ах, нет – это хомут утонул…