Тулузу не искали. Цуков его не стал выдавать. За то спасибо. Хотя почему-то Тулуза не хотел благодарить. Он был очень зол и ничуть не благодарен. Дурной знак для Федьки. Криминальный тандем распался здесь и сейчас. Тулуза больше никогда не сядет за руль грузовика с металлоломом. Как отрезало.
Пока Генриха торжественно несли в гостиницу, лица мужчин носильщиков были строги и виноваты. Случившееся перешло границы – даже не разумности, а милосердия. Так нельзя. Тылки не звери.
Лариса выпорхнула на крыльцо в коричневом халатике и шлепках. Увидев, кого несут, заплакала, затем спохватилась.
– Пожалуйста, проходите… Да что же… Да как же он… Господи!..
– Только не начни. Не пускай слезы и слюни – все эти пузыри… Абсолютно без пользы сейчас. Куда нам?
– Куда? Наверх, конечно. Я дверь подержу. Несите!.. Руслан Афанасьевич, может, врача?
– Какого врача? Ты еще в милицию позвони. Пусть лейтенант Жадобин протокол составит. Совсем здесь охренели! – Поворотов выразился предельно ясно. С ним согласились.
– Мужчины подняли Генриха в его номер на втором этаже. Положили на синий диван. Задержались недолго.
– Плащ вытащи из-под него, Ромка… Тяжел олигарх, а уж мошна его… Мобутин плащ-то. У старика единственный… Дорога как память о Халхин-Голе…
– На! забери…
– Генрих Прович! Генрих Прович! – Лариса опять пустила прозрачную слезу. Обежала вокруг дивана – вокруг неподвижного тела олигарха – сбросила туфли с ног лежащего. Взяла его руки и развернула ладонями вверх (хорошо, хоть не сложила на груди). Сперва осторожно потрогала, а затем обхватила лицо, потрясла. Сатаров застонал.
– Очнулся! – радостно воскликнула женщина. – Слава Богу, живой!
– Действительно, повезло. Иначе, представляете, что было бы! Хана нам – всей Утылве… Умучали олигарха!
– Ага. Враги олигархов – враги народа. Как мы дожили до жизни такой? Раньше ведь не так было… А вот как было. Все вместе! Дружно! С бревнышком… Э-эх…
– Бревно ты, Ляпустин! – ругнулся Юнар. – Отцов приплел. Стоишь, охраняешь – чего охраняешь? Чужое добро? Когда стало чужим? Когда нами олигархи владеть стали? Никто их не звал! Ни этого типа, ни его племянника…
– Племянник-то бабылидин. И он же – брат нынешнего олигарха, – Ромка расставил все по местам.
– Чет мало им это помогло. Сперва один, потом другой… Племянника жена выгнала, вот он у меня в бараке приткнулся. Спит на полу. Теперь этот другой валяется на диване и стонет… Бедняга. Жалко его, – расчувствовался Мобутя.
– Дед, у тебя уже навроде нимб образовался. Борода голубая светится. Всех тебе жалко…
– Очень жалко! Спи спокойно, дорогой товарищ олигарх. Мы не забудем тебя.
– Кто бы нас пожалел! – отрезал Юнар. – Ладно, мужики, уходим. Дело сделали. Притащили, не бросили. Хотя не следовало жалеть олигарха!.. Нанесли грязи на ковры, убирать теперь… Ларис, ему, наверное, доктора надо вызвать. Непонятно, что случилось – то ли подстрелили, то ли упал и спиной и головой ударился. Бормочет по третий глаз…
– Притворяется. Полежит и вскочит как молодой. Любимый трюк ворпаней. Пусть корреспондент сфоткает и разоблачит – вот прямо так, с волосатой грудью. Не то в ворпаней не верят!
– Некрасиво с беспомощным человеком, Ромка…
– Это мы беспомощны! Без работы, без денег, без уверенности в завтрашнем дне…
– Умоляю… Помогите… – походит на стон раненого животного (хоть и ворпаня, но раненого).
Генрих лежал на диване и стонал очень жалостливо – прям как зайчик. Тут никакое сердце не выдержит – тем более женское.
– Умоляю… Помогите…
Мольба Генриха нашла отклик. Светловолосая женщина наклонилась к изголовью. У нее не переливчатые, но не меньше удивительные глаза. Темные крапины зрачков плавали в голубой оболочке. Поймать взгляд трудно. Белки покраснели от пролитых слез. Красиво изогнутые кукольные ресницы не накрашены и настолько длинны, что, распрямившись, закрыли бы нижние веки. Сами веки и кожа под ними уже начали увядать и истончаться, морщинки не только наметились, но уже и пролегли. Но такие слабые возрастные признаки можно разобрать лишь при ярком свете, а отодвигаясь в тень, лицо выглядело по-прежнему молодым и прекрасным. В чертах нет изъяна – пропорционально, не мелко и не крупно, слегка обострено. «Птичий» носик нисколько не портил обладательницу. Брови выщипаны в ниточку (по моде Ларисиной молодости). Чуть оттопыренные розовые раковины – прелестные ушки с крохотными бусинками искусственного жемчуга. Ладони – Генрих ощутил их на своем лице – маленькие и неожиданно крепкие (от привычки к каждодневной домашней работе). Волосы тонкие, светлые – и никаких желтых и рыжих оттенков – но для чистого блонда надо обесцветиться. А зачем Ларисе? Она вдова, и крест на себе давно поставила.