Сказка про наследство. Главы 16-20

Как у всех светловолосых, бледных женщин румянец на щеках выступил ярко, контрастно. Кожа заалела даже в вырезе форменного халатика. Смотрелось очаровательно. Генрих в благодарном жесте протянул руку – дерзнул коснуться плеча. Мужчина и женщина второй раз встретились глазами. Ларисины зрачки – темные крапины, плавающие в голубой оболочке – метнулись навстречу, сфокусировались. Ему удалось поймать ее взгляд – это было далеко не просто, и Генрих знал, почему. Вера Васильевна вот также ускользала глазами…

Сатаров испытал сильный соблазн обнять женщину, прижаться к ней – уткнуться в мягкую теплую душистую плоть (не в острый металлический знак Хасан 1938 – где это? когда?). Его ноздри щекотал запах женской кожи, туалетного мыла, гостиничной униформы из полиэстера, кухонных ароматов и еще горького кофе (да! кофе)… Ларисины пальчики расслабляли лучше таблеток. Генрих смог выдохнуть и снова вдохнуть – и воздух не застрял в горле. Напряжение постепенно покидало. Возник странный (нет, очень естественный) порыв – просто поискать сочувствия, пожаловаться. Торопливо, выговорил с обидой.

– На меня напали! Бандюки ваши напали. Чуть не убили. Из пистолета.

– Да? Странно… – нежный голос, почти материнские интонации (вот откуда у женщин это берется, и как сильные мужчины это проглатывают? не поперхнувшись даже). – У нас здесь тихое, спокойное, скучное местечко. Чужаков мало. Откуда бандиты? с Шайтанки спустились? Или приезжие?

– Насколько я понял, самые что ни на есть ваши. Уголовники – так мне сообщили.

– Ах, вы про Тулузу… Он из приезжих. Из ваших – кортубинских. И точно сидел. Но живет в Утылве уже давно, женщину нашел в Малыхани, заработок… Зачем ему в вас стрелять, снова в тюрьму идти, жизнь свою рушить? Будьте спокойны, Генрих Прович. Вам ничего не угрожает.

– Откуда я знаю, угрожает или нет? Как можно быть уверенным… Вернее, знаю, какой заработок уголовника! Воровство железа с завода.

– Тс-с… Не ворошитесь. Лежите себе спокойненько… У нас этим многие промышляют Жить как-то надо – семью, детей кормить…

– Но это не оправдывает! У меня вопрос жизни и смерти стоял… Чудом уцелел – как и тогда в подъезде…

– Генрих на обиженных эмоциях повысил голос. И Лариса тут же вспугнутой птичкой отлетела от дивана. Вот только что была рядом – и нет ее…

– Я слишком резок. Не бойтесь – я не царапаюсь и не кусаюсь. Вот, пожалуйста, нет у меня когтей… В конце концов, мне плевать на ржавые железяки… Гм… Не убил ведь. На прочее – плевать. Живой – и радуюсь… А насчет ран – только сейчас вспомнил. Ран не должно быть. Уголовник не со спины стоял. Он на меня в лоб попер. В наглую! А я не успел убежать. Рухнул как подкошенный. Синяки заработал…

Сумбурным многословием, несчастным взглядом Генрих всячески стремился удержать Ларису. Не хотел, чтобы она уходила. Чтобы бросила его прямо сейчас. Он был готов попросить снова.

– Помогите… Умоляю… – очень хотел, чтобы помогла именно эта женщина.

Лариса заколебалась. Сатаров снова погрузился в ее глаза. Удивительно! голубые-голубые (не синие), и в них плавали серебристые блестки… Лариса и Генрих помолчали и вдруг согласно рассмеялись. Знак достигнутого понимания – почти заговорщицкий. Это нельзя подстроить, сыграть – это рождается спонтанно. Колдовская химия между мужчиной и женщиной.

Как всегда бывает, в дверь постучали, и ощущение счастья растворилось в мириадах серебряных блесток в синем воздухе.

***

Громкий стук. Не в номере, а снаружи. Ну, что понадобилось? Разве Генрих еще недостаточно пострадал? Ах, недостаточно?! Тогда чего они, тылки, ждут? Пусть врываются! пусть все разнесут. Генрих не задавался вопросом, закрыл ли он дверь. И как же мог закрыть, если его внесли на носилках? а он пострадавший, раненый. Значит, не закрыл. Но если бы закрыл, то это не послужило бы препятствием. Чудесатых здешних существ – беглых менеджеров-утопленников, гигантских картофелин-охранников, наглых рыжеплюев, зловещих киллеров на грузовиках и даже сказочных королевишин (Генрих мельком взглянул на Ларису и поправился – нет, королевишин не считать) – ничто не остановит, сквозь стены пройдут.

Стук повторился. Смешные формальности в Утылве.

– Да, да! Не заперто. Входите.