– Это все ерунда! – успокоил Мобутя. – Слушай, парень! Я с японцами на Хасане воевал. Полили мы кровушки за сопки на маньчжурской границе. И на Халхин-Голе в составе танковой бригады. Командовал батальоном. Тяжко пришлось. Сотни танков и бронемашин! артиллерия, самолеты! Жара адская. Снаружи, а внутри тем более… Как мы тогда вдарили!.. Мой БТ при отражении атаки уничтожил два орудия, вражеский танк и несколько пулеметов… А тут лишь малость потряхивает… И ветерок обдувает…
На Мобутю тряска в полете не действовала. Потрясись-ка в танке! Для Ивана Елгокова – правнука Гранита Решова – живой пример перед глазами. Смотри, парень, и мотай на ус – или на синюю челку, которой у тебя нет. Но кто сказал, что будет легко?
Седоки распределились по старшинству: на шее корыльбуна легкая Машутка, потом Вано, и третий – Мобутя. За время полета Иван часто оборачивался, желая убедиться, что дед еще тут – еще сидит, не навернулся вниз. И взгляд невольно задерживался. Сначала Иван не мог понять, т.е. думал, что внешность у старика уж больно колоритная. Ветер взлохматил белые волосы и бороду, и казалось, голову Мобути окружает свое собственное облако. Розовая кожа – такая бывает только у стариков и младенцев. Держится прямо даже на спине корыльбуна, плечи развернуты. Блестящий металлический спецзнак с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938 по-прежнему приколот к рубашке. Суровый командирский взгляд. Какой он дед? Настоящий майор! Из ТОГО поколения. Крепче рельсовой стали. Да, седой и старый. Но не совсем. С каждым разом Мобутя неуловимо менялся. Становился как бы строже, собраннее. Освобождался от всего наносного. От разлохмаченной шевелюры. Волосы уже сказочно не сияли – не было столетней серебристой седины – обычные, светлые. Получается, Нифонтовы, как и Анютины – природные блондины. Весьма распространенный тип в Утылве. Изначально наша хуторская четверка (от которой, если что и сохранилось, то расплывчатые черно-белые снимки) разношерстная по составу. Сашка Анютин и Агап Нифонтов – блондины, Антон Кулыйкин – русый, Гришка Решетников – густоволосый брюнет. Из всех сейчас остался один Мобутя – только он уже не дед. Вот сейчас его лицо разглаживалось, обретало упругую пухлость. Вано часто оглядывался, открыв рот. Мобутя ему хитро подмаргивал. Глаза уже не светились надмирной благостью.
В полете никто не отличался говорливостью – даже до того болтливые Панька с Машуткой. Корыльбуну тяжело пришлось. Он буквально изнемогал под тяжестью трех человек – под тройной тяжестью. Узкое лицо еще больше напряглось вдоль одной линии (как борозды), пролегшей от лба с выдающимися долями до маленького неразвитого подбородка (признак капризности, детскости). Капля пота свисала с широкого и округлого конца носа. Зрачки свелись к переносице. От натуги подрагивали синие жилки – это обманка, на самом деле, не венки, а хитиновые трубочки в гиподермовом слое стрекозиной ткани. Панька вывернул голову – мотнул носом. Очередная капля пота сорвалась и, пролетев, попала на Вано.
– Ф-фу! Фу! – он начал энергично вытираться.
– Какие мы нежные, – не одобрила Машутка.
Мобутя к нежной перепалке влюбленных отнесся философски – никак. Он все думал – и чегой-то невесело. Совершал свои метаморфозы.
А молодежь как всегда. Как очень давно было и сейчас есть. Когда-то юная парочка уже забиралась на Марай. Красный зной стоял в воздухе – даже тень от белого облака не спасала. Кожа горела на солнце, в крови закипали пузырьки. От сказочного счастья разрывались сердца, рушились привычные условности, и благие пожелания пропадали втуне. Тогда не выстоял красивый, удобный, безопасный мир Камы. История старая – и каждый раз новая. Наша история.
– Все! – прохрипел Панька. – Дальше не могу. У нас, корыльбунов, простые крылья, а не реактивный двигатель.
– Два, – подсказал Вано.
– Чего два?
– Два крыла. Две ступени. А чтобы в космос выйти, нужно три ступени.
– Вы умные, ученые. Лучше знаете, – лукаво поддакнул Мобутя. – Мы же все для вас… для лучшего будущего… Я-то что? Подучился, когда возможность возникла – недолгая передышка. Как мы белых победили, уже в мирное время комитет комсомола направил меня в бронетанковую школу в Горьком. За два годика боевые науки, как сумел, так и прошел. Потом на Дальний Восток, и там закрутилось с самураями… М-да, мы мечтали социализм построить, в космос полететь… Мечта моя исполнилась. Лечу!
– Эй вы! захребетники! – из последних сил рыкнул Панька, оборвав ностальгическую речь старика. – Давай слазь!
– Слазить? Куда? Ты обалдел? – пискнула Машутка. – Мы же разобьемся. Всмятку. Без чудес.
– Освобождайте! Не могу больше! Счас спина переломится… А дальше – все выше и выше – я все равно не могу. Нет у нас, корыльбунов, ступенек – ни первой, ни третьей. Никакой. Мы в космос не выходим.
– А Кама вроде может? По сказкам она летала между звездами.