Сказка про наследство. Главы 16-20

Знакомый до мельчайших подробностей (до боли) уютный двор. Прошел год, а кажется, ничего не изменилось. Все те же простые сталинки, дощатые сарайки, столбы с веревками для сушки свежестиранного белья. Много живой зелени вокруг. Дуб, яблони, рябинка. Старая ирга, чьи ветви затеняют окна. Заросли выдурившей крапивы вперемешку с лопухами. Цветы в старых автомобильных покрышках. Хотя нет стрекозиной клумбы из крашенных пластиковых бутылок. Хозяйственной Дюше за всеми семейными событиями совершенно недосуг. В центре двора по-прежнему лавочка из обструганных досок на двух пнях. Как во всех кашкукских дворах. И еще новый предмет выставлен в тенек под яблоньками – старый синий диван. Очевидно, ненужную мебель вынесли из одной квартиры, но не прямиком на мусорку, а приспособили для дворового удобства. Крепкий пружинный диван с твердыми подлокотниками, синяя обивка демонстрировала чудеса износостойкости – была еще вполне прилична. Сейчас удобное место пустовало.

Синий Форд Фокус остановился. Мотор заглушен. Из салона выбрались Максим Маратович Елгоков, его жена Таисья с грудным ребенком на руках и старая бабушка. Как? еще одна бабушка?!! Невозможно! Наша история переживает финал, еще двадцать глав автор явно не вынесет.

Но это другая бабушка. Уф-ф! Маленькая, сутулая, щуплая, с палкой. Обличьем не выделяется среди таких же кашкукских товарок. Одета просто и удобно. И тепло, несмотря на погоду – в пуховую кофту и х/б чулки. Единственно голова не покрыта. Рассыпавшиеся короткие седые пряди, нечто вроде упрямого хохолка спереди. Пожилые тыловки обязательно повязали бы платочек. И баба Лида ходила в платочке, но ее подруга Агния не прятала белокурый начес.

Приехавшие на Форде называли бабушку по имени – Юлия, и простота в обращении свидетельствовала о безусловном пиетете и любви.

Итак, вот она – ныне здравствующая, самая старая и влиятельная представительница трех родов – Елгоковых, Тубаевых и Сатаровых. Ее лицо слегка перекошено за счет опущенного левого уголка рта. Сухая кожа прорезана морщинами и пестрит коричневыми пигментными пятнами (то же и на руках до локтей). В волосах и бровях седина. Серые глаза запали и потускнели – теперь блестят уже от слезоточивости (Юлия не плачет, но слезы текут у нее нечаянно – от ветра, яркого света или от раздражения – да мало ли от чего). Зубы целы все до единого, но они не свои – на очень многие возрастные приметы Юлии плевать, но быть беззубо шамкающей старухой она не желала.

– Это здесь, Юлия. Я рассказывал вам…

– Да, поняла, поняла. Пока на память не жалуюсь, – рассеянно отвечала бабушка.

Опираясь на деревянную палку с серебряным кольцом, на котором махонькими буковками выдавлено «Ща…в – Уты…а – 192…год», Юлия проковыляла по двору, одновременно зорко осматриваясь. Необыкновенное умиротворение царило вокруг.

Распустившаяся зелень маскировала почернелые доски сараек. И жгучая крапива вместе с лопухами успела выдурить до половины стены заброшенного барака – видно, что там никто не обитает (с той поры, памятной и местным, и приезжим, как исчез единственный жилец – дед Мобутя). У местных служб руки не дошли разобрать аварийный объект. Кстати, по инициативе мэрии в Утылве – нет, пока не ремонтируют, но ревизуют старый кашкукский фонд, составляют список изношенного жилья (получается обширный). На все денег, конечно, не выделят, но какие-то средства на расселение придут.

Тая тоже прошлась по двору. Ребенка она держала в слинге перед собой. Дорога утомила обеих женщин – и старую, и молодую. Юлины покривленные ревматизмом пальцы побелели, сжимая на набалдашник.

За минувший год Тая выносила и родила ребенка. Вполне благополучно. Девочку назвали Лидой в честь тылвинской бабушки. Дочь Максима – несомненно. Достаточно увидеть ее круглые карие – как спелые вишенки – глаза. Смуглые щечки. Волосы темные, густые, волнистые – ох, и косы вырастут! Пухлые ручки в перевязочках. Девочка крепенькая, спокойная. Лежала в слинге тихо, не оглашала незнакомый двор плачем.

Это третья Таина беременность. На женщине сказалась – даже приукрасила ее. Фигура после родов не выглядела идеально подкачанной, спортивной. Линии поплыли, живот обмяк и больше не впечатывался в позвоночник. Тая не комплексовала. Узкие брюки сменила на просторную тунику и длинную струящуюся юбку. Босоножки на низком каблуке. Волосы, отросшие за год, собраны резиночкой на затылке. Лицо не то, чтобы пополнело, но посвежело, и сейчас – простое, не накрашенное – смотрелось даже моложе. Следовало ожидать. Грудь увеличилась, отяжелела от молока. Неудобно носить кофточки с открытыми плечами или тесным декольте. Многое стало не просто неудобным – ненужным, неважным.