Но вот настало время, когда кошками овладевает любовный жар, а Солнце ради забавы бодается головой с небесным Бараном[362]
; и Розелла узнала, что, поскольку весной кровь приобретает наилучшие свойства, врачи намерены вскоре перерезать горло Паолуччо, чтобы приготовить ванну для султана. Хотя отец и таил от Розеллы свое намерение, но по волшебному дару, полученному ею от матери, она узнала о губительном замысле против своего возлюбленного. Тогда она принесла и вручила ему добрый меч, говоря: «Ротик мой сладкий, если хочешь иметь свободу, которая столь драгоценна, и жизнь, которая столь желанна, не теряй времени, беги быстрее зайца к берегу моря, где увидишь корабль. Взойди на него и ожидай меня там. И по волшебной силе этого меча моряки на корабле примут тебя с такой честью, будто ты император».Паолуччо, увидев, что открывается прекрасный путь к его избавлению, взял меч и направился к берегу, где, найдя корабль, был принят с великим почтением теми, кто на нем плавал. В это время Розелла, совершив некое чародейство над листком бумаги, тайно просунула его в карман своей матери, и она впала в такой глубокий сон, что всем телом, с головы до пят, ничего не ощущала. Тогда Розелла, завязав в узелок любимые украшения, побежала на корабль, и он поднял паруса.
Между тем султан пришел в сад и, не найдя ни дочери, ни принца, поднял всех по тревоге. Поспешив к жене и не в силах разбудить ее ни толчками, ни дергая за нос, он подумал, что она потеряла сознание от какого-то недуга и, позвав комнатных девушек, велел ее раздеть. Когда снимали юбку, из кармана выпал заколдованный листок, и султанша пробудилась и завопила: «Ох и изменница твоя дочь! Это все она устроила, чтобы сбежать с принцем! Но не беспокойся, я ей выпрямлю ноги и подгоню пятки под нужный размер!»
С этими криками она в ярости прибежала на берег и бросила в море ветку, и та превратилась в легкую фелюгу, на которой султанша бросилась преследовать беглецов. И хотя мать приближалась невидимкой, Розелла очами своего волшебного искусства увидела грозящую беду и говорит Паолуччо: «Сердце мое, обнажи меч, поспеши на корму и, как только услышишь лязг невидимых цепей и крючьев, ударь перед собой, как поросенку промеж глаз, и кому достанется, тому так и надо; а иначе мы пропали».
Принц, видя, что дело идет против шерсти, встал начеку, и, когда фелюга приблизилась и султанша метнула на корабль цепь с крюком, он, рубанув перед собой наудачу, одним махом отсек ей обе руки. И она, завизжав, как душа в аду, послала дочери проклятие, чтобы принц тут же забыл о ней, лишь первый раз ступит ногой на родную землю. А сама понеслась обратно в Турцию, явилась к мужу и, показывая ему кровавые обрубки, сказала: «Вот, муженек, как проигрались мы с тобой за столом Фортуны: ты здоровья лишился, а я жизни». И с этими словами испустив дух, пошла отдавать причитающуюся плату тому мастеру, что учил ее мастерству[363]
. Тут и султан, нырнув, как козел, в море отчаяния, по следу жены, холодный как снег, сошел в обитель вечной жары.И вот корабль беглецов пристал к берегу Фонте Кьяра, и Паолуччо сказал Розелле, чтобы она дожидалась его на корабле, пока он приведет с собой свиту и колесницы, чтобы с триумфом доставить ее во дворец. Но только коснулся он стопой земли, как в тот же миг забыл о Розелле. Он поспешил в королевский дворец, где отец и матушка встретили его с невообразимой нежностью, после чего был устроен праздник с фейерверками на удивление всему миру.
Розелла, тщетно прождав Паолуччо в течение трех дней, вспомнила о проклятии матери и стала кусать губы от того, что не позаботилась вовремя изыскать против него средство. В великой горести она сошла на берег и наняла дом прямо напротив дворца, надеясь каким-либо способом вернуть в память принца данные ей обещания.
Но королевские придворные, которые всегда повсюду суют свой нос, вскоре приметили новую прекрасную птичку, что свила гнездо в этом доме. Созерцая красоту, которая переходила все границы, не подчиняясь никаким меркам, доводила до девятой степени[364]
восхищения, опустошала дом рассудка и изумляла до потери чувства, они закружились вокруг нее роем и день-деньской то разъезжали вокруг дома в каретах, то пускались вскачь перед окнами. Сонеты неслись галопом, послания текли рекой, серенады доводили до звона в ушах, воздушные поцелуи — до чесотки в заднице; все метили в одну и ту же цель; все, пьяные от любви, желали просунуть трубочку в эту прекрасную бочку. А Розелла, твердо зная, где причалит ее корабль, всем показывала благосклонное лицо, со всеми вступала в приятные беседы, никого не лишала надежды.