Сказка сказок, или Забава для малых ребят

Не имея с собой ничего, кроме лошаденки Титтоне, они, чтобы не идти пешком, вызвали прекраснейшую колесницу, запряженную шестеркой львов, в которую забрались впятером и, проехав целый день, встретили вечер в одной придорожной харчевне. И пока готовился ужин, развлекались тем, что читали всякие глупости, что пишут на стенах постояльцы.

Наконец после ужина молодая пара улеглась спать, а три зятя, сделав вид, что тоже идут на отдых, пустились опять в дорогу и мчались так, что утром — когда Звезды, стыдливо, как только что обвенчанная невеста, закрываются от глаз Солнца — вновь были в той же харчевне, но уже вместе с женами. И когда те встретили Титтоне и его невесту с безмерными объятиями и заоблачной радостью, все восемь уселись в ту же колесницу и, проделав длинный путь, прибыли в Верде Колле, где встретили их с невероятными ласками король с королевой, обретшие внезапное богатство — четверых детей, которых считали потерянными, вкупе с прибылью троих зятьев и невестки, достойных быть четырьмя колоннами в храме Красоты.

Послали и королю Бель Прато, и королю Кьяра Валле известие обо всем, что произошло с их чадами; и оба пришли на великое торжество, чтобы добавить сальце своего веселья в «пиньята маритата»[451] общего счастья, покончив с былыми бедами, ибо

час в веселии побыть —

сто лет мучений позабыть.

Семь окороков Забава четвертая четвертого дня

Нищая старуха колотит свою прожорливую дочь за то, что она съела семь окороков; некий купец, спросив о причине наказания и услышав, что девушка слишком много работает во вред своему здоровью, берет ее в жены. Она, однако, не хочет трудиться. Вернувшись из путешествия, супруг обнаруживает дома целый холст, сотканный с помощью фей, и, снова обманутый женой, обещает больше никогда не заставлять ее работать, чтобы она не болела

Все благословляли уста Менеки, рассказавшей историю о трех заколдованных королях столь искусно, что давние события будто ожили перед очами слушателей; и это возбудило ревность в Толле, которая из пяток готова была выпрыгнуть, лишь бы достичь высот Менеки. И вот, откашлявшись, она начала: Есть пословица: «Не говорится слово, что не значит ни прямого, ни кривого»[452]. И однако тот, кто сказал: «речь кривая, да удача прямая», знал, как устроен мир и, возможно, прочел в истории Антуоно и Пармьеро[453]:

Удачи, Антуоно! Чтоб не проморгать
и без капкана ящерку поймать!

Ибо опыт показывает, что жизнь наша есть прямое изображение той

блаженной страны,
где чем больше пашешь, тем дырявей штаны[454]

,

где тот жирует, кто в ус не дует, а рот откроет да ждет, пока макаронина упадет. Увы, несомненно, что педаль Фортуны[455] и ее трофеи завоевывают на вонючих суденышках, а не на красивых и обильно смазанных галерах[456], подтверждение чему вы сейчас и услышите.

Жила некогда старуха-нищенка, что, кроме веретена, ничего отродясь в руках не держала, да и в том нужды было мало, ибо не пряла, не ткала, а больше слюни пускала перед народом на улице, ходя от ворот до ворот и выпрашивая милостыню. Как водится, «там поплачешь, там обманешь, глядишь, полгодика протянешь»; вот напела она в уши бабенкам, из тех, у кого в ребрах доброе сердце, а в кладовке слабые дверцы, что страсть как надо ей подкормить пожирнее единственную доченьку, что больна, немощна да худосочна. Одним словом, так ли, сяк ли, ходила она и выходила у добрых людей семь окорочков сала. Понесла домой да по дороге хворосту пучок наломала, и как пришла, велела дочке развести огонь да приготовить сало, пока сама походит по соседям-огородникам да выпросит еще зелени на обед.