Сказка сказок, или Забава для малых ребят

И еще не отойдя и пятидесяти шагов от таверны, открыл шкатулку и произнес: «О счастье мое, а нельзя ли мне попросить носилки, подбитые шерстью, и чтобы их подогревало изнутри, и я мог среди этих снегов путешествовать в тепле?» И еще не успел он рта закрыть, как появились носильщики, которые посадили Лизе на носилки, подняли на плечи, и он приказал им нести его домой.

Когда же пришло время двигать челюстями, он снова открыл шкатулку и сказал: «Пусть появится еда!» — и, будто манна с неба, явился такой обед, что хватило бы с честью накормить десять королей.

А вечером, придя в лес, не пропускавший Солнце, потому что оно шло из враждебных стран, Лизе обратился к шкатулке с новой просьбой: «Вот в этом прекрасном месте, где речка, перекатываясь по камням, сопровождает своим контрапунктом «кантус фирмус» свежего ветра, я хотел бы переночевать». И тут же появилось ложе с ярко-красным балдахином под навощенным навесом, с тюфяками из пуха, покрывалами из испанских тканей и простынями, легкими, как дуновенье нежного ветерка. Лизе попросил шкатулку поставить ему ужин, и перед его глазами, под еще одним навесом, немедленно возник сервиз столового серебра, достойный принца, и был накрыт стол, полный всевозможных яств, чей аппетитный запах разносился на сто миль вокруг.

Поевши из того, что там было, Лизе улегся спать и — когда Петух, разведчик Солнца, известил своего государя, что тени уже достаточно ослаблены и рассеяны и для него, как для опытного воина, настал час ударить им в хвост и полностью истребить, — он, проснувшись, открыл шкатулку со словами: «Пусть будет у меня красивое платье, потому что сегодня мне предстоит встретиться с братом и я хотел бы его поразить». И сказано — сделано: он увидел себя подобно знатному синьору, в одеянии из самого лучшего черного бархата, с воротником, подбитым красным камлотом, а по желтой тонко-шерстяной подкладке, словно цветочный луг, шла богатая вышивка. Одетый таким образом, Лизе снова сел в носилки и вскоре прибыл к родному дому.

Чьянне, увидев его пришедшим в такой роскоши, со всем этим богатством, захотел узнать, что за удача ему привалила. И Лизе рассказал ему про юношей, встреченных в таверне, и о сделанном ими подарке, но о всем, что касалось их разговора, он придержал язык за зубами. И Чьянне стало уже не до разговоров с братом: он сказал, что устал и должен отдохнуть, а сам немедленно оседлал коня и пустился в дорогу.

Преодолев немалый путь, он наконец добрался до таверны, где застал тех юношей и навязался на разговор. И как только тот самый, говоривший с его братом, спросил его, как он находит мартовскую погоду, Чьянне дал полную волю языку и горлу: «Да разрази его Бог, да чтоб он ослеп, этот проклятый месяц, враждебный сифилитикам, ненавистный овечьим пастухам, месяц, который смущает в нас жизненные соки и расшатывает тело! Такой месяц, что, когда хотят объявить кому, что ему крышка, говорят: «Вот и март тебя сокрушил»; а когда видят кого-то слишком наглого, говорят: «Ну и горе мартовское!» Словом, такой месяц, что было бы счастьем мира, радостью земли, блаженством для людей, если б его с треском выгнали из компании братьев!»

Братец Март, получив такую головомойку от Чьянне, притворился, будто все это никак его не касается, и промолчал до самого утра, задумав способ заткнуть эту сточную трубу. И когда Чьянне собрался уходить, Март подарил ему палку и сказал: «Когда тебе захочется чего-то, скажи этой палке: «Палка, дай мне сотню этого!» — и увидишь великое чудо»[569].

Чьянне, поблагодарив юношу, пришпорил коня, не желая испытывать чудесную силу палки, пока не прибудет домой. И, лишь только поставив ногу на домашний порог, закрылся в потаенной комнате, чтобы тут же спрятать деньги, которые он надеялся получить от палки, и сказал: «Палка, дай мне сотню этого!» И если думаете, что палка не выдала ему полную порцию, то скажите, и добавит! — ибо она сыграла ему такую музыку по коленкам да по лицу, что на его вопли прибежал Лизе и, видя, что палку не остановить иначе, открыл шкатулку, и только тогда она остановилась.

Расспросив брата, как постигла его такая беда, и выслушав его историю, Лизе сказал, что жаловаться ему не на кого, как только на себя, ибо он сам себе накакал пагубу, как дрозд[570], и уподобился верблюду, который желал иметь рога, да потерял и уши[571]. И что пусть в следующий раз держит в узде язык — тот самый ключ, которым открылось для него хранилище несчастья; ведь если б сказал он доброе слово о том юноше, тогда, может быть, и ему выпала бы такая же удача, что и брату. Ибо доброе слово — товар, который ничего не стоит, а прибыль частенько приносит такую, что и не ждал.