С тех пор Петер Мунк сделался трудолюбивым и достойным человеком. Он был доволен тем, что имел, неутомимо занимался своим делом и благодаря своему труду стал вскоре состоятельным человеком, и все в лесу полюбили и стали уважать его. Он никогда больше не ссорился с госпожой Лизбет, чтил свою мать и подавал бедным, стучавшим в его дверь. Когда через год госпожа Лизбет разрешилась красивым мальчиком, Петер пошел на еловый холм и сказал стишок. Но Стеклянный Человечек не показывался. «Господин хранитель клада, — крикнул он, — выслушайте меня! Мне ничего не надо, я хочу только позвать вас в крестные отцы к своему сыночку!» Но Стеклянный Человечек не отозвался, — только ветер коротким порывом пронесся по вершинам елей и сбросил в траву несколько шишек. «Ну, возьму хоть это на память, раз уж вы не хотите показаться!» — воскликнул Петер, подобрал шишки, положил их в карман и пошел домой; когда же он дома снял с себя воскресное платье и мать его перед тем как убрать платье в сундук, вывернула карманы, из них выпало четыре больших свертка с деньгами, а когда их развернули, то увидали, что все это были хорошенькие новенькие баденские талеры, и среди них ни одного фальшивого. Это был подарок от человечка в еловом лесу своему крестнику, маленькому Петеру.
Так жили они тихо и не унывая; и много лет спустя, когда у Петера Мунка были уже седые волосы, он говорил: «Лучше довольствоваться малым, чем обладать сокровищами и иметь холодное сердце!»
Прошло уже около пяти дней, а Феликс, егерь и студент по-прежнему сидели в плену у разбойников. Хотя атаман со своими подчиненными и хорошо обращались с ними, все же они с нетерпением ждали освобождения, так как чем больше проходило времени, тем больше боялись они, что их обман раскроется. К вечеру пятого дня егерь сообщил своим товарищам по несчастью, что он твердо решился бежать этой ночью, даже если это будет стоить ему жизни. Он старался склонить своих спутников к такому же решению и объяснял им, как осуществить бегство.
— Того, кто стоит на часах всего ближе к нам, я беру на себя, другого выхода нет, нужда не знает закона, он должен умереть.
— Умереть? — воскликнул в ужасе Феликс. — Вы хотите убить его?
— Да, я твердо на это решился, раз от этого зависит спасение двух человеческих жизней. Знайте же, я сам слыхал, как разбойники с озабоченным видом шептались, что за ними в лесу следят, а старухи в гневе выдали злое намерение шайки, они бранились и дали нам понять, что в случае нападения на разбойников, нам нечего ждать пощады.
— Боже праведный! — воскликнул в ужасе юноша и закрыл руками лицо.
— Так вот, пока они не приставили нам ножа к глотке, — продолжал егерь, — давайте-ка предупредим их. Как только стемнеет, я подкрадусь к ближайшему часовому; он остановит меня, я шепну ему, что графине внезапно сделалось дурно, и, в то время как он оглянется, я заколю его. Потом вернусь за вами, молодой человек, и второй не уйдет от нас, а с третьим мы втроем справимся и подавно.
Говоря это, егерь казался очень страшным, и Феликс испугался. Он хотел уговорить его отказаться от этой кровавой мысли, когда дверь хижины тихонько отворилась и кто-то быстро и осторожно вошел внутрь. Это был атаман. Он осторожно прикрыл дверь и сделал пленным знак не шуметь. Он уселся рядом с Феликсом и проговорил:
— Графиня! Вы в скверном положении. Ваш супруг не сдержал слова. Он не только не послал выкупа, но известил окрестное начальство. Вооруженные люди рыщут по всему лесу, подкарауливая меня и моих людей. Я грозил вашему супругу убить вас, если он сделает попытку схватить нас; но он или не дорожит вашей жизнью, или не верит нашим угрозам. Ваша жизнь в наших руках, и, по нашим законам, вы обречены. Что вы на это скажете?
Сраженные этой вестью, пленники глядели себе под ноги и не знали, что ответить, так как Феликс отлично понимал, что если он признается в своем обмане, то подвергнет себя большой опасности.
— Мне кажется невозможным, — продолжал атаман, — подвергать такой опасности даму, которую я уважаю, поэтому, чтобы спасти вас, я хочу предложить вам одну вещь — это единственный выход, который вам остался. Я хочу бежать вместе с вами.
Изумленные, обрадованные, они все взглянули на него, а он продолжал:
— Большинство моих сподручных решило бежать в Италию и примкнуть к одной очень распространенной там банде. Что касается меня, то меня не привлекает служба под началом у другого, и поэтому я не пойду с ними. Если вы только дадите мне слово, графиня, замолвить за меня слово, использовать ваши связи, чтобы защитить меня, то я берусь освободить вас, пока не поздно.
Феликс в смущении молчал; его честное сердце не соглашалось подвергать продолжительной опасности человека, который хотел спасти ему жизнь, и затем не суметь защитить его.
Пока он все еще молчал, атаман сказал:
— В настоящее время всюду вербуют солдат, я буду доволен, если получу хоть самое скромное место. Я знаю, что вы многое можете, но я не требую от вас ничего, кроме обещания сделать что-нибудь для меня в этом деле.