Сказки

— Теперь уже ничего не надо делать, — важно сказал Нильс. — Я сам всё сделал. Я его на цепь посадил. Он сейчас сидит, как дворовый пес, в собачьей будке и только зубами щелкает.

Мартин от радости захлопал крыльями.

— Смирре сидит на цепи! Вот это ловко! Ну и молодец же ты, Нильс! Ну и молодец! Летим скорее, ведь Акка ещё ничего не знает!

Нильс вскочил на Мартина, и они полетели к стае.

— Смирре сидит на цепи! Нильс посадил Смирре на цепь! — кричал ещё издали Мартин.

И по всей стае, от одного гуся к другому, пронеслась радостная весть:

— Нильс посадил Смирре на цепь! Смирре посажен, на цепь! Смирре сидит на цепи!

Обгоняя друг друга, гуси летели навстречу Нильсу и на все голоса выкрикивали:

— Нильс победил Смирре!

— Нильс посадил Смирре на цепь!

Они кружились над Нильсом, и от их веселого крика прозрачный весенний воздух звенел и дрожат.

И сама старая Акка Кебнекайсе кружилась и кричала вместе со всеми, не думая о своих преклонных годах, забыв, что она вожак стаи.

Глава девятая БРОНЗОВЫЙ И ДЕРЕВЯННЫЙ

1

Солнце уже село. Последние его лучи погасли на краях облаков. Над землей сгущалась вечерняя тьма. Стаю Акки Кебнекайсе сумерки застигли в пути.

Гуси устали. Из последних сил они махали крыльями. А старая Акка как будто забыла об отдыхе и летела всё дальше и дальше.

Нильс с тревогой вглядывался в темноту.

«Неужели Акка решила лететь всю ночь?»

Вот уже показалось море. Оно было таким же темным, как небо. Только гребни волн, набегающих друг на друга, поблескивали белой пеной. И среди волн Нильс разглядел какие-то странные каменные глыбы, огромные, черные.

Это был целый остров из камней.

Откуда здесь эти камни?

Кто набросал их сюда?

Нильс вспомнил, как отец рассказывал ему про одного страшного великана. Этот великан жил в горах высоко над морем. Он был стар, и часто спускаться по крутым склонам ему было трудно. Поэтому, когда ему хотелось наловить форели, он выламывал целые скалы и бросал их в море. Форель так пугалась, что выскакивала из воды целыми стаями. И тогда великан шел вниз, к берегу, чтобы подобрать свой улов.

Может быть, вот эти каменные глыбы, что торчат из волн, и набросал великан.

Но почему же в провалах между глыбами сверкают огненные точки? А что, если это глаза притаившихся зверей? Ну, конечно же! Голодные звери так и рыщут по острову, высматривая себе добычу. Они и гусей, верно, приметили и ждут не дождутся, чтобы стая спустилась на эти камни.

Вот и великан стоит на самом высоком месте, подняв руки над головой. Уж не тот ли это, который любил лакомиться форелью? Может быть, и ему страшно среди диких зверей. Может, он зовет стаю на помощь — потому и поднял руки?

А со дна моря на остров лезут какие-то чудовища. Одни тонкие, остроносые, другие — толстые, бокастые. И все сбились в кучу, чуть не давят друг друга.

«Скорей бы уж пролететь мимо!» — подумал Нильс.

И как раз в это время Акка Кебнекайсе повела стаю вниз.

— Не надо! Не надо! Тут мы все пропадем! — закричал Нильс.

Но Акка словно не слышала его. Она вела стаю прямо на каменный остров.

И вдруг, словно по взмаху волшебной палочки, всё кругом изменилось. Громадные каменные глыбы превратились в обыкновенные дома. Глаза зверей стали уличными фонарями и освещенными окнами. А чудовища, которые осаждали берег острова, были просто-напросто кораблями, стоявшими у причала.

Нильс даже рассмеялся. Как же он сразу не догадался, что внизу под ними был город. Ведь это же Карлскрона! Город кораблей! Здесь корабли отдыхают после дальних плаваний, здесь их строят, здесь их чинят.

Гуси опустились прямо на плечи великана с поднятыми руками. Это была ратуша с двумя высокими башнями.

В другое время Акка Кебнекайсе никогда бы не остановилась на ночлег под самым боком у людей. Но в этот вечер выбора у неё не было, — гуси едва держались на крыльях.

Впрочем, крыша городской ратуши оказалась очень удобным местом для ночлега. По краю её шел широкий и глубокий желоб. В нем можно было прекрасно спрятаться от посторонних глаз и напиться воды, которая сохранилась от недавнего дождя. Одно плохо — на городских крышах не растет трава и не водятся водяные жуки.

И всё-таки совсем голодными гуси не остались. Между черепицами, покрывавшими крышу, застряло несколько хлебных корок — остаток пиршества не то голубей, не то воробьев. Для настоящих гусей, это, разумеется, не корм, но, на худой конец, можно и сухого хлеба поклевать.

Зато Нильс поужинал на славу.

Хлебные корки, высушенные ветром и солнцем, показались ему даже вкуснее, чем сдобные сухари, которыми славилась на весь Вестменхёг его мать.

Правда, вместо сахара они были густо обсыпаны серой городской пылью, но это беда небольшая.

Нильс ловко соскреб пыль своим ножичком и, разрубив корку на мелкие кусочки, с удовольствием грыз сухой хлеб.

Пока он трудился над одной коркой, гуси успели и поесть, и попить, и приготовиться ко сну. Они растянулись цепочкой по дну желоба — хвост к клюву, клюв к хвосту, — потом разом подогнули головы под крылья и заснули.