Сказки английских писателей

Питер, хотя и не забыл Мейми, снова стал, как всегда, веселым и частенько от прилива счастья спрыгивает с козла, ложится на траву и весело болтает ногами в воздухе. Он совсем не грустит, о нет! Правда, время от времени у него и сейчас всплывают в памяти те времена, когда он был человеком, и он с особой добротой относится к ласточкам, прилетающим на его остров, потому что ласточки — это души умерших младенцев. Ласточки всегда строят гнезда под карнизами домов, в которых они жили людьми, и даже пытаются влететь в детскую. Наверно, поэтому Питер и любит ласточек больше других птиц.

А что же с маленьким домиком? Каждую подходящую ночь (то есть каждую ночь, кроме той, когда дается бал) феи строят маленький домик на тот случай, если кто-нибудь из детей потеряется в саду и останется там на ночь. Питер Пэн несет дозор и разъезжает по Саду на козле, разыскивая потерявшихся, а обнаружив кого-нибудь, везет его к маленькому домику. Малыш просыпается, выходит из домика и видит его. Феи строят дом только потому, что он получается такой красивый, зато Питер трудится в память о Мейми, да еще потому, что он до сих пор любит поступать так, как, по его мнению, должны поступать настоящие мальчики.

Р. КИПЛИНГ Холодное Железо

Договорившись выйти из дому ещё до завтрака, Дан и Юна не помнили, что наступил Иванов день [101]. Они хотели всего лишь посмотреть на выдру, которая, как говорил старик Хобден, давно уже промышляет в их ручье, а раннее утро — это самое лучшее время, чтобы застигнуть зверя врасплох. Когда дети на цыпочках выходили из дому, часы на башне пробили пять раз. Кругом царил удивительный покой. Сделав несколько шагов по траве, блестевшей капельками росы, Дан остановился и поглядел на тянувшиеся за ним темные отпечатки следов.

— Наверное, стоит пожалеть наши бедные сандалии, — сказал мальчик. — Они промокнут насквозь.

Этим летом дети впервые стали носить обувь — сандалии и терпеть их не могли. Поэтому они их сбросили, перекинули через плечо и весело зашагали по мокрой земле, на которой тени лежали, как вечером на востоке.

Солнце было высоко и уже грело, но над ручьем еще клубились последние хлопья ночного тумана.

На вязкой земле у самого ручья дети заметили цепочку следов выдры и пошли по ним. Следы вели их сквозь заросли осоки и камыша, по мокрой скошенной траве, и только растревоженные птицы провожали их криком. Потом следы повернули от ручья и превратились в одну толстую линию, как будто там проволокли бревно.

Следы вели к лугу трех коров, огибали мельничный шлюз, кузницу и сад Хобдена, поднимались вверх по склону и наконец вывели Дана и Юну к поросшему папоротником холму Пука, где в рощах кричали фазаны.

— Пустое дело, — вздохнул Дан. Он выглядел, как сбитая с толку гончая. — Роса уже высыхает, а старик Хобден говорит, что выдра может идти многие-многие мили.

— Мы и так наверняка уже прошли многие-многие мили. — Юна стала обмахиваться шляпой. — Как тихо! Наверно, днем будет настоящее пекло! — Она посмотрела вниз, в долину, где еще ни из одной трубы не поднимался дым.

— А Хобден уже встал! — Дан показал на открытую дверь дома у кузницы. — Как ты думаешь, что у старика на завтрак?

— Какой-нибудь из этих, — Юна кивнула в сторону величавых фазанов, которые спускались к ручью напиться. — Хобден говорит, что их можно вкусно приготовить в любое время года.

Вдруг всего в нескольких шагах от детей, чуть ли не из-под их босых ног, выскочила лисица. Она тявкнула и припустила прочь.

— А-а, Рыжая Кумушка! Если бы я знал все, что знаешь ты, это было бы кое-что! — вспомнил Дан слова Хобдена.

— Послушай, — Юна почти перешла на шепот, — у меня иногда появляется такое странное чувство, будто все, что происходит вокруг, уже было раньше. И сейчас, когда ты сказал: «Рыжая Кумушка», оно появилось снова.

— У меня — тоже, — сказал Дан. — Но что это?

Дети смотрели друг на друга, дрожа от волнения.

— Подожди, подожди! — воскликнул Дан. — Я сейчас попробую вспомнить. Что-то связанное с лисой в прошлом году. О, я чуть не поймал её тогда!

— Угомонись, — попросила Юна, прямо запрыгав от возбуждения. — Вспомни, что-то случилось перед тем, как мы встретили лису. Холмы! Отворившиеся Холмы! Пьеса в театре — «Увидите то, что увидите»…

— Вспомнил! — воскликнул Дан. — Это ж ясно, как дважды два. Холм Пука — Холм Пака — Пак!

— Теперь и я вспомнила, — сказала Юна. — И сегодня снова Иванов день!

Тут молодой папоротник на холме качнулся, и из него, пожевывая зеленую травинку, вышел Пак [102].

— Доброго вам летнего утра. Вот приятная встреча! — начал он.

Дан и Юна по очереди пожали ему руку, и все стали задавать друг другу вопросы.

— А вы хорошо перезимовали, — сказал Пак спустя некоторое время, оглядев детей с ног до головы. — Похоже, с вами ничего слишком плохого не приключилось.

— Нас обули в сандалии, — сказала Юна. — Посмотри на мои ступни — они совсем бледные, а пальцы на ноге так стиснуты — ужас.

— Да, в обуви человек меняется. — Пак протянул ногу, покрытую коричневой шерстью, и, зажав между пальцами одуванчик, сорвал его.