Сказки английских писателей

Враги графини утверждали, что она была неспособна побледнеть: у нее были свои недостатки, но не этот. Краска сбежала с её лица, когда она увидела, что король стоит над ней с обнаженным мечом. Сотни противоречивых мыслей мелькали в её голове. Она думала, не станет ли король после сожалеть, и что станут петь о ней менестрели [114], и опубликуют ли её дневник[115]; но более всего её занимало — почему она оказалась такой дурой, такой мелодраматической дурой…

Король внезапно пришел в себя. Ему стало немного стыдно. Он сунул меч обратно в ножны, раза два кашлянул, пытаясь скрыть смущение, и протянул графине руку, чтобы помочь ей встать.

— Не глупите, графиня, — сказал он. — Неужели в такой момент мы могли бы обойтись без вас? Сядьте, поговорим серьезно. — Графиня еще не совсем оправилась от пережитого волнения; она села, сжимая в руках свой драгоценный дневник, Жизнь в эту минуту казалась ей удивительно прекрасной, хоть и было досадно, что менестрели не сложат о ней никаких песен. Но нельзя же иметь все сразу.

Король говорил, расхаживая взад-вперед по комнате:

— Я ухожу на войну и оставляю любимую дочь. В мое отсутствие её королевское высочество будет, конечно, править страной. Я хочу, чтобы она чувствовала, что может положиться на вас, графиня, найти у вас совет и поддержку. Знаю, что могу вам доверять: ведь вы только что доказали мне свое мужество и преданность.

— О, ваше величество! — воскликнула графиня умоляюще, а сама радовалась, что рисковала не зря.

— Гиацинта молода и неопытна. Она нуждается в…

— В направляющей материнской руке, — мягко вставила Белвейн.

Король вздрогнул и отвернулся. Делать предложение было, конечно, некогда, до завтра еще столько дел. Лучше отложить до того времени, когда он вернется с войны.

— Официального поста у вас не будет, — продолжал он поспешно, — кроме теперешнего — советница по делам гардероба. Но ваше влияние на нее будет огромным.

Графиня уже так и поняла. Однако при данных обстоятельствах приличествует некая видимость скромной покорности долгу, каковую графиня без труда изобразила.

— Я сделаю все, что могу, ваше величество, чтобы помочь, но разве канцлер не…

— Канцлер едет со мной. Он не солдат, но в колдовстве разбирается. — Он огляделся, дабы убедиться, что они одни, и доверительно продолжал: — Он сказал, что обнаружил в архивах дворца древнее заклинание против колдовства. Он считает, что, если бы удалось использовать его против врага во время первой атаки, продвижение нашей героической армии не встретило бы никаких трудностей.

— Но ведь тут останутся другие ученые люди, — невинно заметила графиня, — гораздо больше нас, бедных женщин, искушенные в делах и лучше нас способные (что за чушь я несу, — подумала она) давать советы её высочеству.

— Такие люди, — перебил король, — тоже пригодятся нам. Если придется завоевывать Бародию по всем правилам, мне понадобится каждый мужчина королевства. Евралия временно должна стать чисто женской страной. — Он с улыбкой повернулся к ней и галантно произнес: — Это будет… ммм… Это уже… ммм… нет, но… Можно мне… ммм… надеяться…

Было настолько очевидно, что в голове короля с трудом рождается некий комплимент, что Белвейн сочла более благоразумным прийти ему на помощь:

— О, ваше величество, вы льстите моему бедному полу!

— Вовсе нет. — Король пытался вспомнить, что же он сказал. — Ну, графиня, — он протянул руку, — у меня масса дел…

— У меня тоже, ваше величество.

Она сделала глубокий реверанс и удалилась, крепко вцепившись в бесценный дневник. Король, которого все еще что-то тревожило, вернулся к столу и взял перо. Здесь и застала его Гиацинта минут через десять. Стол был усеян обрывками бумаги, на одном ей случайно удалось прочесть следующие замечательные слова: «Я был бы самым преданным подданным этой страны». Мельком она увидела и другие обрывки, покороче: «Это, дорогая графиня, будет моей…» «Страна, в коей даже король…» «Счастливая страна!» Последний клочок перечеркнут, сверху написано: «Плохо!»

— Это что такое, папочка? — спросила Гиацинта.

— Ничего, дорогая, ничего! — Король вскочил в величайшем смущении. — Я просто… ммм… Мне, конечно, придется обратиться с речью к народу, я как раз выбирал некоторые… Но они больше не нужны. — Он собрал обрывки, скомкал и бросил в корзину.

Что с ними стало, спросите вы? Уж не пошли ли они на растопку дворцовых каминов на следующее утро? Любопытная деталь. В главе X «Прошлого и настоящего Евралии» я наткнулся на такие слова: «Когда король и все мужчины отправились завоевывать коварных бародийцев, Евралия стала женской страной — страной, подданным которой был бы счастлив стать сам король…»

Так в чем же тут дело? Еще один пример плагиата? Я уже был вынужден разоблачить Шелли. Неужели теперь придется выводить на чистую воду еще более злостного плагиатора, Роджера Скервилегза? Корзины для использованных бумаг, без сомнения, были доступны ему, как и многим другим историкам. Но разве не следовало ему сослаться на источник?