– Слышь, дитя тьмы, я на ощупь лечить не умею. Дай хоть свечку зажгу, на дальнюю тумбочку поставлю… Психовать не будешь? Вот и ладушки.
Коротко и зло шипит спичка, где-то на периферии моего затуманенного зрения рождается огонь. Не электрический, настоящий. Совсем не страшный.
– Всё нормально? – наконец различаю человеческий силуэт. Обладатель старческого голоса присаживается рядом со мной. Я, оказывается, лежу. – Говорить умеешь?
– Д-да…
– Заика?
– Н… нет.
– А так и не скажешь, – мой слаборазличимый собеседник смеется, однако быстро возвращается к деловому тону. – Ручками-ножками пошевели.
Шевелю. Или думаю, что шевелю.
– Н-да, моторика не впечатляет… В целом, как себя чувствуешь, что болит?
Стараюсь быть честным:
– Себя не чувствую… Зато и не болит ничего.
– Не переживай, – утешает старик. – Боль обязательно вернется, хочешь ты того или нет. Наш Старшой велел, как очнешься, к нему на аудиенцию поспешить. Да только неважный ты покудова поспешатель… Но раз гора не идет к Магомеду… короткую беседу сдюжишь?
Собираюсь с мыслями, но врач (это ведь врач?) меня опережает:
– Не грузись, тут как с болью, желания не важны. Вся станция в полном составе сгорает от нетерпения, очень хочется узнать, как кому-то впервые за все время удалось пройти заброшенным туннелем.
– Тяжко…
– Для Набольшего слова побереги, я уже послал мальчишек за ним.
Забываюсь тревожным, не приносящим отдохновения сном. Он длится час или два, а может, и несколько коротких, ничего не значащих минут. Беспамятство – лишь блеклая тень покоя.
– Гражданин больной, очнись, – знакомый голос нарушает тишину. – К тебе пришли.
И в сторону:
– Глеб Денисович, не переутомляйте страдальца, слабенькой он еще!
– Ступай, Эскулапыч, сам разберусь, – тяжелый, гулкий бас не оставляет врачу никакого выбора, и я слышу быстро удаляющиеся шаги.
– Ну, здравствуй, гость нежданный.
– И тебе не хворать, Глеб Денисыч, – шепчу я в ответ.
Глаза привыкли к темноте, но слабая свечка в дальнем углу комнаты не дает рассмотреть моего нового собеседника. Кажется, он кивает:
– Глеб Денисыч Мальцев, верно. А ты чьих будешь?
Представляюсь и добавляю:
– Пришел к вам с востока, мы вроде как соседи…
– Соседи? Давненько не захаживали, – слышу сомнение, но без враждебности, скорее удивление. – Как Ганза и Китай взяли под крылышко Пролетарскую, как Волгоградский проспект в питомники превратили, так и не появлялся уже никто с вашей стороны. С чем пожаловал?
Прежде чем ответить, получаю еще один вопрос:
– И основное: как ты чертовым туннелем прошел? Мы там народу потеряли – страшно вспомнить.
Мне скрывать нечего:
– Половину расстояния – по поверхности. Дальше – туннелем, обходных путей не искал.
Замолкаю, жду реакции на свои слова, а он, похоже, ждет продолжения рассказа. Хорошо, будет тебе продолжение, хотя и немного обидно, что мои приключения на поверхности совершенно его не интересуют.
– Видел ваш блокпост и разломанную герму…
А вот тут глава станции не выдерживает:
– Трупы… трупы были?
– Только запекшаяся кровь и гильзы. Но гильзы только с внутренней стороны баррикад, если это тебя интересует. Ваших дозорных атаковали не люди, это точно. Да и герма вырвана с мясом, такое ни одному человеку не под силу.
– Хорошо, давай дальше, что в самом туннеле? – Глеб Денисыч нетерпелив.
– Ничего хорошего. Свет. Электрический. Сводящий с ума.
Повисает недолгая, но напряженная пауза.
– Свет? И всё?
Киваю:
– Всё.
Через тридцать секунд задумчивой тишины звучит, наконец, правильный вопрос:
– Аномалия?
– Да.
– Как преодолел?
– Очень хотел дойти.
Похоже, игра в вопросы-ответы быстро наскучивает местному начстанции, или как его тут называют…
– Не тяни резину, рассказывай.
Киваю, такой подход мне нравится. Нащупываю в нагрудном кармане сложенный кусочек бумаги, протягиваю Мальцеву.
– Вот что мне надо.
Он разворачивает и с трудом разбирает единственное слово, написанное на листке, темнота не располагает к чтению.
– Лекарство?
– Да.
– Что-то знакомое…
– Жена беременна. Угроза плоду. Ребенку… Наш врач сказал, есть только одно средство, и это средство должно быть на вашей станции…
– …потому что в окрестностях нашей станции располагалась полудюжина аптек и медцентр для «атомщиков», – заканчивает за меня собеседник и без перехода добавляет: – разграбленных нашими доблестными сталкерами давным-давно.
Мне нужно что-то сказать, попросить проверить, уточнить, но слова застревают в горле, надежда и цель, которыми я жил это время, в одно мгновение становятся напрасными и недостижимыми.
Глеб Денисович зычным голосом зовет какого-то «засранца Мишку». Явившемуся на крик парню отдает мой листок и наказывает проверить лекарство на складе.
– Для очистки совести, – поясняет он мне. – Давай без иллюзий.
Мне нужны иллюзии, хотя бы малейшие шансы, намек на надежду – иначе зачем всё?