Сказки Белой Горы. Часть II

По ту сторону окошка, смешливая толстушка Лида с наигранной строгостью вопросила:

– Молодой человек, брать-то будем, или как?

– Сейчас, сейчас. Мурад! Тебя спрашивают, не молчи.

Андижанец в ступоре прижался к железной клетке, не понимая вопроса. Кучак, наливаясь злостью и психуя прорычал:

–Паращук, твою мать!

– А, понял, – Мурад заметался у решетки – это тазик.

– Какой, к дьяволу тазик?

– Тазик, бельё, баня…

– Тебе стиральный порошок что ли?

– Да, да, паращук.

– Тьфу на тебя, нерусь.

Через минуту выяснилось, что чай «Лисма» кончился, а имеется «Принцесса Нури». Мурад, у которого от перегрева застопорились мозги, беснуясь прокричал:

– Не надо принцесс, чай надо.

Заметя, что Кучак того гляди лопнет от напряжения, я ему дружески предложил:

– Купи Тюбетейкину сто пятьдесят упаковок «Ролтон» и пусть он больше ничего у тебя не просит. Лёгкий смешок окружающих привёл в чувство Александра Васильевича и он, не взирая на беснующееся дитя солнечной ферганской долины, купил ему продукты по своему усмотрению.

Мы понесли в барак сумки и пакеты, а Мурад, понимая, что старики не в духе, услужливо и приторно-притворно помогал. Кучак бубнил:

– Молодой человек! Тоже мне бабуля, в два с лишним раза моложе меня (ворчал на Лиду) …

Холодает. Официально на зимнюю форму одежды ещё не перешли, но куртки уже выдали. Народ подутеплился и лишь один Серёга «Флотский» ходит прогулочным шагом с распахнутой грудью. Ему не привыкать – отсидка не первая, а против первых ходок – почти курорт. Сам он родом – Ивановский, одной из предсеверных русских губерний. Солнце временами выныривает из-за облаков, но почти не греет – высота его подъёма над горизонтом не более 25 градусов. Судя по облачному движению, наверху юго-западный ветер. Внизу, у земли он рывками дергает и выгибает провода, причём налетает с северо-востока, забираясь под куртку знобящим холодом. Провода электролинии, поддаваясь порывам, издают свистоподобный звук, свойственный зиме или поздней осени.

Сергей вышагивает, не поддаваясь холоду. Был у нас в колонии ещё более морозоустойчивый представитель рода человеческого. Тот зимой и летом ходил спокойно и неторопливо, одетый в лёгкую рубашку с коротким рукавом. Жаль не дожил до освобождения считанные дни…

На обед пришли группой. Из нашей кучно стоящей семёрки потенциальных едоков, трое – церковно-приходские деятели: Мишель Познавамус, Женя Качок (обслуживает перекачивающие насосы) и Серёга Письменник (он много пишет м читать ему некогда). Три старика – Кучак, я и одноглазый Юрка представляют атеистическое крыло, а «Флотский» уравновешивает крайности.

Кучак, много поколесивший по стране от Кавказа до Севера высказал уроженцу Иванова мысль:

– В ваших местах много Гавриловых городов – Гаврилов Посад, Гаврилов Ям…

Сергей пожал плечами, а Познавамус пошутил:

– Вероятно край Гаврилами богат…

Очередь ползла вперёд не сокращаясь; к хвосту не переставая примыкали одиночки и целые группы, жаждущие окормления в примитивно-столовском смысле.

– Какие ты знаешь акты? – глубокомысленно спросил Кучак, глядя в морщинистое лицо Юрки, выглядящего из-за жизненных невзгод гораздо старше своих шестидесяти с небольшим лет.

Одноглазый добродушный старичок выдавил из себя с задумчивым видом:

– Акт на списание, актировка.

– У кого что болит… Я в другом смысле. Почему одни акты совершаются, а другие – только подписываются?

– Как это, – Женя Качок оторвался от церковной книги, – не понял?

– Как, как? Просто. Акт о безоговорочной капитуляции, например.

Я не выдержал и влез:

– Любой акт подписывается, кроме полового, а вот террористический – нередко приписывается…

Тихонравный одноглаз утащил поднос в свой ряд, а мы легко уместились за одним столом вшестером (кто откажется от кучаковских приправ и горчицы). «Флотский», азартно намазывая кусок хлеба горькой кремообразной субстанцией желто-коричневого цвета, со смешливой улыбочкой стал рассказывать эпический поедальный случай из прошлой сидельческой жизни:

– В жизни всякое случалось. Пришлось мне (дело давнее) отсиживать в родной ИК-2 Ивановской области, на первом этаже барака, в седьмом отряде. Над нами разместился восьмой отряд.

Завхоз наш – Андрюха «Полосатый» отличался патологической жадностью. Сребролюбами являются все завхозы, без исключения, но тот деньгофил выделялся даже из этой когорты рвачей.

Как-то по утру, он, нагрев предварительно тазик воды, брился перед зеркалом, полоща время от времени бритву. Его разыскал за чисторыльным занятием приятель – завхоз восьмого отряда Васька «Молодой».

– Значит ещё «старый» Васька был? – перебил неугомонный Кучак.

– Был, был, но он тогда сушил портянки и речь не о нём в принципе. Чуть не сбил меня, батя! «Полосатый» наводит глянец на лицо, а Васька его подкалывает: «Андрюха, ты небось долларов за пятнадцать и воду с волосьями выпьешь? «А надо предупредить, что в те поры деньги по зонам ходили наличкой.

– Не может быть! Так вот по зонам доллары гуляли?