Сказки Бугролесья. Волна и Прутик (СИ)

К ночи с Севера задул ровный упругий ветер, и небо понемногу затянуло. Огонь ярче обычного отражался на телах и лицах багряными переливами, и отчётливей блестели из сумерек глаза. От темных зарослей, от текущей невдалеке Жур, от раскинувшейся вокруг бескрайней тайги тихо подкралась к костру Сказка.

И, хотя никто не слышал беззвучных шагов на мягких пушистых лапах, все почувствовали её приход. Разговоры и смех поутихли: лишь потрескивали дрова в огне, да иногда раздавались лёгкие шлепки — надоедливые, пусть и редкие пока, комары вылетели на вечернюю поживу.

От костра к Павлушке с Фёдором подошёл Семён, сел рядом и протянул подкопчённую ветку с двумя ржаными сухарями. Ребята стянули их в ладошки и, аккуратно перекатывая из руки в руку, стали остужать. Сухари ароматно пахли и чуть-чуть жглись.

Семён помолчал, глядя в костёр, негромко попросил:

— Афанасий, может, расскажешь чего?

С разных сторон костра послышалось:

— Афонь, расскажи!

Афанасий, худощавый и нескладный ровесник Семёна, знал столько сказок, былин и былей, сколько не знала ни одна мамка-жонка в деревне. Был когда-то у Афанасия прадед. Сто с лишним лет прожил старик на белом свете, много повидал, много походил по миру. Но как отмерял Век — занемог, исхудал и сгорбился. Вот и сидел на завалинке сухим калачом, с правнуками нянчился. Но память оставалась у старика крепкой, а мысль ясной. Тогда и перенял Афонька от прадеда, вместе с цепкой памятью, тьму-тьмущую этих сказов и былей.

И рассказывал Афанасий хорошо, интересно. Умело менял голос в нужных местах, копировал интонации, изображал повадки.

— Ну, раз просите…

Он не привередничал, пересел ближе к костру. За ним и остальные, потихоньку, чтобы не спугнуть таинственное настроение, плотнее разместились вокруг.

Афанасий окинул всех взглядом:

— Сказ древний. Раньше его у нас по всем избам сказывали, да теперь забыли. Но мы помним. И каждый год в начале лета — этот сказ первый у костра на Осиновой старице.

Чуть слышный шёпот прошелестел по ребячьему кругу и стих: «Сказ Жур!»

— Всё вокруг нас живое! Трава ли в широком поле, ветер ли в небе раздольном, волна ли в бездонном море — всё на свой лад живёт и движется! Всё живёт, да не всякий это приметить может…

Говорил Афанасий негромко, размеренно, иногда останавливаясь. Но чем дольше он говорил, тем явственней проявлялся едва уловимый причудливый ритм в его словах…

«Сказ Жур»

«…Казалось бы, чего проще — оглянись, прислушайся, разгляди жизнь в былинке каждой. Но иной человек будто слеп от рождения — кроме себя ничего усмотреть не в силах. И уверен такой бедолага, что весь мир необъятный вокруг него вращается и лишь для него единого сотворён. Так горемыка в потёмках и мается…

А чтобы постичь такое простое чудо, которое здесь, рядом, всякий день около нас происходит — сердце чистое и чуткое в груди пестовать надобно!

Но это присказка, а вот вам и сказка…

Бежит наша Жур-река по груди Земли-матушки испокон седых веков.

В глубине Тёплых Бугров сплетается она из сотен ручьёв-родников в тугую косу — вьётся-скачет по перекатам, поёт звонко: голосом девичьим с миром беседует.

Ниже — блестит неспешно прозрачной водой-слезою по Тёмным Буграм — растёт-полнится средь сырых еловых лесов, взрослеет.

И уже далеко на Закате широко и зрело с морюшком роднится.

И кто видел, тот знает, что бывает река и весёлой и грустной. То плещет ласково, а то и серчает крутой волной да водой глубокой.

По установленью высшему течёт жизнь человеческая от рождения к старости — через дни-недели, месяцы и годы. У реки иначе: от истока малого — к устью, к морю, через вёрсты да пороги…

Раз в пять лет, в холода лютые, на Крещение, когда Дух Божий всю воду мира святит — очищает, дабы и впредь могла вода жизнь питать и утолять скорби, родятся в Жур-реке её детки. Каждый родник-ручеёк, что впадает в Жур, отдаёт струйку малую. И бегут эти струйки со всех притоков, кто вниз, а кто и вверх, супротив течения. К нам, к Клешеме, за Светлую Горку, за Звонкие Перекаты. Собираются в Журовой заводи струйки тонкие, ждут полуночи Крещенской.

А ровно в полночь становятся они СОВСЕМ живыми. Превращаются струйки в прозрачных водных детишек — Журов.

Ох, и весело у них в тот миг! Рождения радость! Вьются змейками-невидимками, снуют по всей заводи до переката, смеются-хохочут. Кутерьма-карусель! Анж вода бурлит.

Потому раз в пять лет, на Крещение, полынья в заводи за Светлой Горкой открывается. Даже в самую студёную зиму.

Но когда является к заводи Крёстный Ход и священник таинство творит — молитвы читает — детки Журы утихают. Хоть и малы совсем — понимают уже!

Да недолго затишье длится. Как войдут православные в воду, так каждого малыши Журы обласкают: по груди завьются, по спине соскользнут — всю хворобу, злость и нечисть снимут!

И ещё несколько дней веселятся новорожденные в Журовой заводи: знакомятся, играют, себе и Миру радуются!