Сказки Бурого Медведя

Пришли они в храм, встали на колени у изображения сломанного древа, которое братья в начале своего учения резали, и стали усердно молиться о снятии греха за содеянное. Долго они молились, долго отец Мигобий поклоны бил, а братья, на полу распластавшись, лежали и от раскаяния плакали. И спокойнее им стало на сердце. Видно, сжалилось сломанное древо да сняло с них часть груза, тем самым ещё тяжесть на себе самом увеличив. И благодарны были братья за облегчение безмерно, и клялись делать всё для распространения веры в него. А отец Мигобий клятву скрепил да от доброты своей обещал лично в пути сем тяжёлом их наставлять да поддерживать. Только братья как истинные рабы сломанного древа должны его во всём беспрекословно слушаться. Обрадовались Гудим да Потим и в благодарность руки отцу Мигобию целовать стали.

Ясна после отцова ухода на лавке посидела, перед собой глядя, да потом встав одеваться начала:

— За отцом пойду. Добром там не кончится.

— Погоди, я с тобой, — схватилась за шубу Калина.

— Останься, матушка! Лучше лавку приготовь, на всякий случай. Да тряпиц чистых, да воды согрей. Коли обойдётся, так не пропадёт оно. А коли нет, так там каждый миг дорог будет.

Выбежала она на улицу и со всех ног к храмовому подворью бросилась. И лишь добежала, а там отец уже кровью исходит да братья топоры побросав убегают. Подскочила она к отцу, а у того рана во всю грудь, и валится он на снег, а жизнь из него так и выходит. Тут стражник подскочил, кричать начал, да увидев кровь, замолк с выпученными глазами. Ещё люди подбежали, обступили, а Ясна одна его перевернула поудобнее, тулуп распахнула, да руки на рану положив, зашептала что-то. Вот кровь течь перестала, вот руки у Ясны задрожали, вот она сама на бок повалилась, еле живая. А на груди Охлупа рана не то что не кровоточит, а даже затягиваться начала! Подивился народ, да что стоять-то? Взяли дружно Охлупа да осторожно домой понесли. Парень какой-то Ясну на ноги поднял. Та вроде и сама пошла, но ноги не удержали. Через пять шагов в снег и рухнула бы, коли тот не поддержал:

— Эх, да что же ты? Вот девка. А ну, давай-ка на руки.

Хотела Ясна отстраниться — не смогла. Подхватил он её, как пушинку, да и понёс осторожно. Она лепетала, что сама дойдёт, да на руках было уютно и глаза закрывались. Устроила она голову на сильном плече и заснула крепким сном. А мужики, рядом шли, кто из интереса, кто тех что Охлупа несут сменить, всё подначить парня пытались:

— Что, Яробой! Поймал птаху? Или она тебя? Ты под ноги смотри-то, а не в глазки ей, а то уронишь невзначай!

— Во-во, и придавишь. Она для тебя вон кака махонька, да на ногах еле стоит, так и валится пред тобой подолом кверху.

— А вот ты пошути мне ещё! Я те шапку-то на спину и заверну, будешь носом воротник нюхать, — негромко так сказал Яробой, да мужик засуетился чего-то и вперёд побежал, другого, что Охлупа нёс, сменить.

Как внесли их в дом, всплеснула руками Калина, заплакала, да некогда горю предаваться. Велела уложить мужа на лавку приготовленную, травы целебные к ране приложила, тряпицей чистой перетянула. Народ к тому времени из избы повышел, только парень с Ясной на руках у печи топчется, не знает что делать.

— Ну чего стал столбом? С ней что? — накинулась на него Калина.

— Ничего. Только устала. Всю силу свою на рану истратила, еле на ногах стояла. А теперь пригрелась вот… и уснула, — улыбнулся тот.

— Это на неё похоже. Совсем, глупая, себя не жалеет.

— Зря ты так, матушка. Не она, так и не жив был бы муж твой. Через такие раны быстро жизнь вылетает.

— А ты нешто знаток? Одёжа на тебе богатая да стать крепкая. Как звать-то тебя?

— Яробоем кличут.

— Воин значит. Вот с чего ты в ранах знаток. Ну, чего всё держишь-то? Давай шубейку снимем, и на печку её клади. Она, родимая, быстро уставших в норму приводит.

Положил Яробой Ясну на печь, стоит смотрит, как она спит.

— Ну, вот, опять встал! Коли у воеводы твоего все вой такие, так на вас большая надёжа. Вы и ворога до смерти заглядите. За стол садись, щас сбитня налью, а ты расскажи, что да как было.

Уселся Яробой за стол, Калина сбитню налила да курник перед ним поставив, велела сказывать. Рассказал Яробой всё что видел. Как Охлуп на сыновей ругался, как один из них топором махнул, как Ясна рану лечила, как домой их несли.

— Эх, была бы у нас в походе такая лекарка, так сколько кметей добрых в живых осталось бы. А красива дочь твоя. Много красавиц я повидал, да таких, чтобы красота изнутри шла, не встречал ещё. Есть в ней свет какой-то!

— Долго в воях-то?

— Нет ещё. Два года минуло, как посвящение воинское принял. Стал князю служить. Только в одном походе и побывать успел.

— У-у, княжий кметь, уже большой человек. Раз в дружину попал, так значит, и силой, и умением не обижен.

— Хватает. Правда, пока только в молодшей дружине я.

— А что за поход-то был?