Промозглый дождливый день, день Травли. Он помнил: Мина ведь была
–
Шрамы через всю спину, оставленные когтями, болели чаще других. Лирисс. Лир, с его проклятым благородством, проклятой жертвенностью и не менее проклятой любовью…
…Любовью, по которой в Дэвире хорошо прошлись.
Мина была ему неинтересна. Он, конечно, не поступил бы
Сперва он стал следить за ней, просто чтобы Сиш наконец заткнулся. Открытая неприязнь шпринг к Мине, настороженные взгляды, колкие фразы портили отдых. Все это могло привести к несвоевременной ссоре.
Жераль не сомневался: Лир дозреет до того, чтобы взять Мину с собой. То ли третьей, то ли четвертой самкой, и впервые это мог быть союз, в котором друг бы что-то… чувствовал. Жераль помнил: связи с предыдущими были угодой долгу. И угодой отцу, еще не покинувшему пост товура, но уже сейчас требовавшему, чтобы сын позаботился о потомстве. Сам Лир был поздним ребенком. Единственным здоровым из почти дюжины.
…Жераль уходил утром – либо незаметно, либо открыто, ссылаясь на дела. Преследовал хозяйку серого дома, пусть и считал эту слежку пустым занятием. Но ведь отточить навыки никогда не было лишним.
Мина не сидела на месте: ездила в товуриат, еще чаще – в старый особняк своего творческого союза. Там она проводила много времени, с кем-то встречаясь и решая какие-то вопросы. Регулярно Мина также посещала редакцию газеты и вывозила компанию приятелей-поэтов на творческие посиделки у озера, непременно с декламациями и пикниками.
Мина не делала ничего особенного – по крайней мере, в часы, когда Жераль за ней следил. Нет… Сиш спятил. Мина была безопасным объектом. Как она могла быть связана с ожидаемым
В тот день, когда он собирался все прекратить, ла Ирсон изменила привычкам. От серого дома она пошла к железной дороге – той, что вела в Пятый регион. Мина долго стояла у края насыпи и смотрела вдаль. Потом задумчиво улыбнулась и все же направилась в редакцию. Жераль решил продлить слежку еще на день. Следующим утром Мина покинула Дэвир.
Она пошла к оборонной стене через чащу, неся что-то в перекинутой через плечо сумке. Из-за деревьев, которые почти смыкались со стеной, Жераль мог спокойно, не показываясь никому на глаза, наблюдать.
Как Мина изящно ступает по мху.
Как неторопливо подходит и касается ладонью шершавых камней кладки.
Как тихо здоровается:
– Вот и я. Давно я тебя не навещала…
Как садится на невысокую траву, обняв колени.
И начинает читать стихи.
После нескольких строф Стена разомкнулась. Мина Ирсон прошла через нее, как сквозь мягкое масло.
…Оборонная Стена называлась когда-то по-иному, но была настолько древней, что прежнего названия не помнили. Старые жители Дэвира упоминали «Ан-дэ-Тэвва», что дословно переводилось как «Великое городище». Возможно, Стена была частью чьих-то замковых укреплений, выросших в поселение. И, вероятно, разрушенное поселение было полностью живым.
Стена, возведенная задолго до Син-Ан, все же служила ей – поначалу просто «перевалом» между Веспой и Перешейком, потом, когда Веспу закрыли, – форпостом. Раньше солдаты Дланей, конечно, не полагались лишь на нее, и в каждой оборонной башне кто-нибудь сидел. В надежности Ан-дэ-Тэвва убедились позже, после чего оставили солдат лишь у ворот. Стена сама стала тюремщиком: не выпускала беглецов и не пропускала любопытствующих жителей остального мира. Не слушала мольбы, не думала о справедливости. Стене было все равно, она давно потеряла волю и желания, оставшись просто напоминанием о том, насколько глубока и мшиста история мира.
Кто бы знал… у Стены-то, оказывается, есть характер! Характер ворчливой, но сентиментальной старухи, которая любит ласковые голоса и рифмованные строки. Стена готова – вероятно, полагая, что эта мелочь никому не повредит, – пропустить одну очень юную девушку. А если сравнить ее возраст с возрастом Ан-дэ-Тэвва, девушка и вовсе казалась неразумной крохой.
У Грэгора Жераля, как и у всех то-син, был