Сказки чужого дома

– Старый рыцарь. Девушка с замками. Даже в вашем стихотворении об офицере Пэртэ о'Лано, сыщике-свинье, вы выбрали тему «Танца на вулкане» – его поединка с доктором Пэймом Роцéро, из которого они оба не вышли живыми.

– Спорный вопрос. После того поединка об о'Лано писали и другие рассказы, где он продолжал приключения.

– Но уже не тот, кто начал, не Динфéрго Диш. То, что читатели настолько полюбили о'Лано, что сами стали сочинять о нем истории, к сожалению, не отменяет факта: автор его убил.

Мина взяла в руки грязные тарелки.

– Это тоже неоднозначный вопрос – способен ли автор убить героя.

– А вы думаете, он может его лишь создать?

Мина кивнула, глядя удивительно серьезно и, пожалуй, даже сердито:

– Кто-то создал мир, ло. Кто-то создал нас. Но разрушаем и убиваем только мы сами. Не согласны? Где гуляет наш автор?

Озорно усмехнувшись, она направилась по садовой дорожке к террасе. Послышался шум воды. Жераль посидел еще немного, затем лениво поднялся, сорвал цветок шиповника и пошел на звук.

Мина неторопливо мыла посуду, низко склонив голову и будто полностью погрузившись в свое занятие. Она и бровью не повела, когда Грэгор приблизился к ней.

– Интересно рассуждаете. Это ваши мысли?

– Полагаете, я могла где-то их купить или украсть?

– Простите. Ничего такого я не имел в виду. Но может быть, вам могли их… подарить? Кто-то неравнодушный?

Прошептав это, он вставил черный цветок в узел тяжелых светлых волос, и руки Мины замерли. На покрасневшую кожу лилась холодная вода, но она не обращала на это внимания.

– Да что вам за дело?… – её голос дрогнул. Жераль предпочел не отвечать.

– Вернемся к вашим стихам. Вы пишете о чем-нибудь еще?

– Кроме свободы и смерти? А нужно? Допустим, пишу. – Она снова начала скрести тарелку губкой, глядя только на разводы коричневого жира и грязи.

– Допустим… – Грэгор провел кончиками пальцев по ее голой шее. Мина прикрыла глаза.

– Но вам никогда не было интересно. Вы так странно смотрите. И…

Она осеклась. Поставила чистую тарелку на стол, взялась за следующую. С водой в раковину снова потекла жирная липкая грязь.

Ни стихов моих, ни моих онемевших губ,
тихой поступи и ночей, когда я не сплю,
ни любви моей, что уходит за моря край
не замечай.
Ни дорог твоих, ни твоей бесконечной войны,
ни друзей, что для тебя не имеют цены,
ни твоих ледяных, как кровь небесная, взглядов
клянусь, не надо.
Не научена верить, что ветер вершит судьбу,
и просить дать мне руку, прежде чем упаду,
и искать рассвет, чтобы встретить его с тобой, —
меня растили другой.
И пока шепчусь я с птицами у окна,
За спиной моей крадется чужая война,
но пока я тебе противлюсь, пока не шагну за край, —
не замечай.

Мина не переставала старательно скрести тарелку. Она читала невыразительно, опустив глаза, а лепестки в ее волосах подрагивали от пробирающегося из сада сквозняка. Наконец она закончила и прибавила:

– Видите? Еще и о любви могу.

– У вашей любви голубые глаза?…

Она выпустила тарелку из рук. Та плюхнулась в грязную воду.

– Да, ло. Как у вас.

…Они целовались прямо на кухне, возле грязной, заваленной посудой раковины. Это было нелепо, но, в конце концов, необходимо, к тому же что-то в этом было забавное, ироничное и… незачем скрывать, приятное. Запах угольного шиповника стал сильнее, дыхание ла Ирсон участилось. Какой восхитительной она была! Мина напоминала живую, точеную статуэтку. Она не только не уступала тем, кто развлекал гостей в борделях, она превосходила их. К ее узким плечам, прямой спине и выступающим под рубашкой позвонкам так и хотелось прикоснуться. Ее белокурые волосы словно были созданы для того, чтобы их перебирали, а ее уши – для того, чтобы слышать слова, пошлые, пустые, но заставляющие опускать взгляд, кусать губы и… подаваться ближе, еще и еще. Мина Ирсон верила своим стихам. Стихи заставили ее поверить ему.

Водяные колокольчики кигноллы тревожно зазвенели. И продолжают звенеть сейчас.

710-й юнтан от создания Син-Ан. Близится Перевеяние

Целуя Мину, Грэгор Жераль слегка держал ее за горло и чувствовал под пальцами биение пульса. Ярость отступила, внутри была лишь холодная пустота. В предпоследнем деле он не попал по большинству намеченных целей.

– Так как его ненастоящее имя?…

Он догадывался. Имя не было таким важным, признание не несло ничего, кроме слабой иллюзии, будто хоть что-то еще под контролем. Женщина молчала.

– Как. Его. Зовут?