— Раньше Вы не очень-то его музыкой интересовались.
— Ты прав, Карл, теперь вот жалею.
— Если что-нибудь понадобится, зовите в любое время, Антон. Доброй Вам ночи.
— Спасибо, Карл, и тебе.
Седой медведь-мажордом побрёл на первый этаж, в свою комнату.
Когда-то, в дедовом детстве, многолюдный, шумный, дом давно затих, уснул, разве что шальная машина на набережной перед входом в парк разрушит ночную тишину. Я иду по нашему большому дому, пытаюсь представить себе трек как карту, найти соответствие звуков и поворотов, подъёмов и спусков по лестницам. Спать ушёл на рассвете — думал, сразу усну, но ещё долго стоял перед глазами призрачный поэтажный план, звучала в голове дедова музыка.
— Доброе утро, Карл.
— Добрый день, Антон. Раз Вы уже встали, я пойду готовить обед.
— Скажи, пожалуйста, есть ли у тебя план нашего дома?
Карл улыбнулся. — В голове, Антон. Бумажный можно поискать в столе Вашего деда, в последнее время я несколько раз видел, как он рассматривает чертежи, по дому с ними ходит. Я спросил его об этом однажды, Ваш дед ответил, что есть у него кое-какие идеи по перестройке дома, чтобы Вам, Антон, молодому человеку, было в нём удобнее. А потом Ваш дед вернулся вдруг к музыке и, похоже, забыл о своих строительных затеях.
— Спасибо, Карл, я посмотрю в кабинете.
— Только, Антон, я не уверен, что у Вас хватит денег на сколь-нибудь серьёзную перестройку.
— Пока хочу всего лишь пофантазировать.
Объяснение нашлось само собой — мне не пришлось ничего придумывать про свои изыскания. Вероятно, у деда были причины сохранить что-то в тайне от мажордома, зашифровать, спрятать. Или это я всё выдумал, а дед просто сочинял перед смертью странную музыку.
Бумаги оказались в строгом порядке, правда, до конца понятном лишь их владельцу. Отчёты из банка по ренте, счета за дом, за уборку парка, письма. Оказывается, у деда было много собеседников в разных уголках мира, и электронной переписке он предпочитал баснословно дорогие в наше время услуги старой доброй почты. Конверты, марки, штемпели, писчая бумага с нашим гербом. Переписку он вёл на нескольких языках, два я так и не смог определить. Полученные письма, дедовы черновики, какие-то заметки, почтовые квитанции — всё было разложено по темам, по сферам интересов деда.
Я прочёл наугад несколько писем и черновиков из разных ящиков громадного бюро. Этнография, покупка-продажа картин современных художников, лингвистика, шахматы, чьи-то больные тётушки и недавно родившиеся дети-внуки-правнуки. В одном из писем дедов корреспондент выдвигал интересную и спорную гипотезу о том, как возник Румм. Я отметил эту стопку яркой наклейкой, надо прочесть. Когда-нибудь непременно организую туда собственную экспедицию.
План. Я нашёл план дома отдельно от прочих бумаг, сделал для себя несколько копий. Никаких пометок на оригинале не было, только карандашный рисунок в углу, узор или орнамент — такие рисуют в задумчивости на первом попавшемся под руку листе бумаги.
Карл почти не беспокоил меня, весь день занимался бесконечными домашними делами, давал задания приходящей прислуге, рабочим в парке. Чем он живёт? Никогда не заставал его с книгой, не замечал, чтобы он смотрел кино, ходил куда-то, кроме как по делам, относящимся к дому. Он слушал дедовы импровизации в музыкальной гостиной, но была то любовь к музыке или уважение к хозяину, не знаю. Я чертил маршруты на копиях плана, пытался понять, куда дед хотел меня привести, сопоставлял созвучия с дверьми, ступенями, поворотами коридоров.
Дед настоял, чтобы я выучился музыке. Благо, дом большой, и над скрипкой я издевался в одной из дальних комнат. Ойстраха из меня не вышло, со скрипки — она лежит на камине в моей спальне — Карл регулярно вытирает пыль. Всё, что осталось от той учёбы, — некоторая музыкальная эрудиция, умение читать ноты, чувство ритма да привычка играть в походах на немецкой губной гармошке середины прошлого века. Её купила на дрезденской барахолке Марта, моя первая возлюбленная, когда мы катались автостопом по Европе. Хоральной прелюдией или «Летней грозой» я будил иногда своих спутников. Теперь вот пригодилась и музыкальная грамотность. Я вспомнил свою детскую выдумку, будто дед учит меня всякой всячине не просто так, что у него есть план.
План. Похоже, я понял, какое созвучие что шифрует, на десятой копии прочертил, наконец, полный маршрут путешествия по дому длиной восемь минут тринадцать секунд. Осталось несколько непонятных моментов, всё прочее совпало. Я дождался, пока Карл уйдёт спать, взял «Ньютон», надел наушники, вышел из кабинета. Бом-бом-дили-дили-бом. Библиотека. Теперь прямо. Налево, налево, направо, прямо. Всю жизнь прожил в этом доме, не думал о нём никогда как о нотной тетради. Восемь тринадцать, последняя тихая нота. Тупик, ниша в коридоре. На стене дедов портрет.